Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах
Шрифт:
— Вы не смеете запрещать мне разговаривать в собственном доме…
Но Феофан тут же схватил еврея за воротник и вышвырнул из корчмы на снег.
Хозяин для видимости смирился со своей участью, однако в душе затаил злобу и решил отомстить.
— Разве вы мужчины? — сказал он крестьянам. — Вы мямли, ничтожные холопы, если позволяете этому панычу [64] так с собой обращаться.
— А что мы можем поделать? — возразили крестьяне. — Он изобьет нас до полусмерти, стоит нам только
64
Барич. (Примеч. автора.)
— С такими остолопами не о чем разговаривать, — подумал корчмарь. — У баб, пожалуй, куражу больше.
А надо сказать, что у него имелась поблизости небольшая лавка, в которой он торговал цветастыми платками, фальшивыми кораллами и поддельным жемчугом, лентами и тому подобными сокровищами, к которым так неравнодушны молодые крестьянки. Поскольку наличные деньги водились у них редко, они приносили ему муку, кукурузу, яйца, кур и получали взамен то, что им приглянулось.
Во время таких торгов он и пустил теперь в ход свое красноречие.
— Я больше не позволю устраивать у себя танцы, — заявил он девушкам. — Молодой барин Менев этого не выносит.
— Не выносит? Это почему же?
— Я бы на вашем месте не задавал глупых вопросов, а надавал бы ему тумаков, чтоб неповадно было.
Я больше в разлив продавать не буду, — сказал он женщинам. — По мне, вы хоть воду пейте, потому что Менев с вашими мужиками ссорится, а мне это всю торговлю портит.
— Так что ж тут поделаешь?
— Он так и будет вышвыривать за дверь всякого, кого пожелает, пока не найдется кто-то, кто вышвырнет его самого.
Посредством подобных разговоров корчмарь раздувал и раздувал искру, пока не вспыхнуло яркое пламя. Однажды вечером в корчме собралось около двадцати женщин и молодух из деревни, и они принялись совещаться. Поскольку у их мужиков сердца оказались заячьи, женщины поклялись, что сами проучат юного забияку. И договорились уже в следующее воскресенье свести с ним счеты.
— Только бы он пришел, — вздохнул корчмарь. — Но здесь у него есть доброжелательница, так что он будет предупрежден.
— Не придумывай всякую ерунду! — насмешливо сказала еврейка. — Разве я виновата, что симпатичная, что он с удовольствием целует меня? Но мне-то от него какой прок? Да никакого!
Она презрительно прищелкнула пальцами.
— Пустые слова! — отмахнулся корчмарь.
— Если хочешь, я тебе это докажу, — спокойно ответила женщина. Браслет и меховую кофту она уже получила, и, следовательно, никаких причин, чтобы волноваться за Феофана или тем паче жертвовать ради него собой, у нее не было. — В следующее воскресенье он заявится сюда с приятелями, и разделаться с ним будет трудно. Напишу-ка я ему лучше письмо, и он приедет уже завтра вечером.
Корчмарь посмотрел на жену с удивлением, он ей в последнее время не доверял. Она же уселась за стол и написала:
Это письмо Феофан получил на следующее утро из рук еврейского паренька — и ровно в восемь вечера подъехал к корчме. Там было тихо и темно, только из окна спальни пробивалось неверное мерцание свечи. Феофан чуть слышно постучал в стекло.
Еврейка отворила окно и высунула голову.
— Ты одна?
— Да, господин Менев, входите же, вас ждут с нетерпением.
Он ступил в темное помещение. Послышался шелест женского платья, Феофан ощутил на себе мягкие объятия, но одновременно чья-то невидимая рука заперла дверь на засов, а из кухни выскочили крестьянки, вооруженные палками.
— Ну, вот ты наконец и попался! — разом закричало двадцать звонких голосов.
Еврейка юркнула к себе в комнату, в то время как десять пар крепких рук скрутили Феофана, а еще десять повалили его на землю. Тут же в воздухе засвистели первые удары. Еврейка тихонько отодвинула занавеску, прикрывавшую маленькое окошко в двери ее спальни, и с любопытством наблюдала за этой сценой.
Феофан, в изорванной одежде и весь избитый, очнулся на улице, где он лежал, уткнувшись в снег лицом, разукрашенным кровоподтеками и синяками. С трудом поднявшись и отвязав лошадь, он понял, что не способен на нее взобраться. Смирившись со своим бессилием, он довел ее под уздцы до ростокской помещичьей усадьбы и там попросил у старого Онисима разрешения переночевать.
— Что с вами приключилось, молодой барин? — в ужасе воскликнул старик.
— Только успокойся, — попросил Феофан, — и не выдавай меня.
Онисим по-отцовски строго отчитал его, но приютил. Он ухаживал за юношей как за больным ребенком и спрятал так хитро, что даже Сергей не догадался о его присутствии в доме. Когда спустя восемь дней Феофан под покровом ночи покидал Ростоки, он стал растроганно благодарить старика.
— Не надо так много слов, молодой барин, — серьезно проговорил Онисим. — Очень надеюсь, что полученные тумаки пойдут вам на пользу, что они образумят вас. Исправляйтесь, не позорьте своего батюшку. На легкомыслии далеко не уедешь. И мой барин когда-то был непоседой, но мне удалось наставить его на истинный путь.
28. Азартная игра
Чего женщина не сделает, чтоб огорчить соперницу!
Пока Феофан, обреченный в своем ростокском убежище на невольное безделье, предавался глубокомысленным размышлениям о двуличии влюбленных женщин, физической силе галицийских крестьянок и моральном воздействии полученных по заслугам ударов, Зиновия контрабандой ввезла в Михайловку рулетку. И помещичий дом, прежде такой идиллический, превратился в настоящую преисподнюю, где клубились, как шипящие змеи в гнезде, всевозможные низменные страсти.