Знахарь
Шрифт:
Первая глава
Границы восприятия
– Меджаи! – Бадру, тучный надсмотрщик звучно щёлкнул хлыстом. – На колени, беременные ящерицы! На колени, я сказал!
По мере приближения паланкина высокородной Алкандры, окружённого десятком меджаев – нубийских наёмников-охранников, строители канала, под ускоряющиеся щелчки хлыстов, опускались на колени, утыкаясь лбами и грязными патлами замусоленных париков в землю.
Желая поглядеть на госпожу, Ласка чуть не схлопотал по голой спине вываренной кожей хлыста.
– Ребу3, ты опять без еды мечтаешь остаться? – уронив мотыгу, рядом с Лаской на четыре точки хлопнулся темнокожий Рет, привезённый в Та-Кем откуда-то
– Я не ливиец, - сплёвывая в песок тягучую слюну, Ласка в тысячный раз отмёл грязные инсинуации товарища в попытке приписать его к западным дикарям, живущим в пустынной саванне.
– Ха, - едва слышно усмехнулся Рет, провожая взглядом потёртые сандалии воинов, вооружённых кривыми хопешами и короткими копьями. – Это ты рыжему чихну4 скажи из полусотни Пта. Такой же дикарь, как и пустынные выродки.
– Сам ты грязный чимх5, - не остался в долгу Ласка, скосивший взгляд на лысых жрецов, пара которых, брезгливо кривя губы и высокомерно поглядывая на павших ниц строителей-рабов, следовала за паланкином высокородной госпожи. Бёдра служителей богов, блюдущих чистоту тела, были обёрнуты тонкой невесомой тканью из искусно обработанного льна, казавшегося воздушным и невесомым в отличие от грубых рабских тряпок и кусков шкур, воняющих потом, мочой и давно немытыми телами.
– Не пялься, - опасливо шепнул Рет, сжавшись в комок под пронзительным взглядом шагнувшего к строителям меджая. Заметив непочтительность, телохранитель вполне мог огорбатить нечестивца тупой стороной копья, а за ним и толстяк Бадру плетей добавит и вечерний паёк урежет.
Удовлетворившись испугом рабов, меджай вернулся к процессии, перед этим в злобной ухмылке голодной гиены оскалив жёлтые, стёртые до половины зубы.
«Поди уж, - зло подумал Ласка, - я бы твой дрекол тебе в зад сунул и провернул!»
– Что развалились, куски дерьма?! За работу! – раскрутил хлыст Бадру. – Плетей захотели, грязные собаки?!
– Тварь, - обронил Рет, подбирая мотыгу.
– Ты что-то сказал, грязное отродье Сэта, родившееся между мочой и калом и выпавшее головой вниз из «ворот» шлюхи, которая зовётся твоей матерью, - надсмотрщик ощерился редким желтозубым частоколом, давно истёртым вездесущими мельчайшими песчинками, от которых в Та-Кем невозможно было избавить еду.
Бадру ловко повёл кистью руки, умело раскручивая хлыст, но ожидаемого сухого щелчка поперёк спины виновника неудовольствия столь важной личности не последовало. Вместо этого толстяк замер, напряжённо уставившись куда-то за спины рабов.
Ласка невольно оглянулся. Важные меджаи и служители богов, с помпой прошествовавшие мимо стройки некоторое время назад, сейчас неслись обратно прыткими гепардами. Один из здоровяков, сверкая обнажённым хопешом в правой руке, левой придерживал тощий зад высокородной Алкандры, кулём перекинутой через плечо. Из двух жрецов остался один, где-то потерявший правую сандалию и измазавшийся кровью от выбритой лысины на голове до подола набедренной повязки, да и телохранителей что-то поубавилось в количестве.
– Разбойники чихну! – зачем-то крикнул прихрамывающий жрец, задыхаясь от быстрого бега. – Много!
– Откуда здесь взялись дикари? – дёрнул хлыстом Бадру под поднявшийся многоголосый шум.
– Сэт за тобой прислал, отродье шакала, - довольно прорычал Рет, опуская мотыгу на голову замешкавшегося толстяка.
*****
– Ра-арх!
Сдерживая в глотке рвущийся наружу крик, Владимир подскочил над кроватью, по инерции продолжая искать взглядом серповидный клинок, выпавший из руки меджая, которого он насадил на копьё, будто кусок маринованного мяса на шампур. В Вовкиной голове всё ещё шумели дикие крики рабов, дорвавшихся до тел бывших хозяев. Всё равно убийство спишут на ливийских дикарей, напавших на беспечных господ ради наживы, ведь каждый знает, что за Алкандру могли заплатить золотом по весу или отдать выкуп бронзой. Либу6, что «чёрные», что «белые», охотно соглашались и даже требовали оплату за заложников клинками, ножами или наконечниками стрел и копий в виде мечей.
–
Брезгливо принюхавшись к воняющим подмышкам, он пошёл в душ, где, наскоро ополоснувшись и сменив пропотевшие боксеры на чистые, вернулся в маленькую спаленку. В раздумьях потрепав мокрый загривок, он собрал постельное бельё и принялся стелить новое. Его не прельщало спать на сырой от пота простыне.
– Папахен опять будет рычать за постирушки, - сокрушённо вздохнул парень. – Да и пошёл он лесом. Пару дней продержаться осталось, а там – ауффидерзейн майн либен патер унд мутер.
*****
«Внутренний голос, зовущийся интуицией, громко нашёптывает, что завтра я уйду так или иначе. Печально сие. Хочется наплевать на скребущихся в душе кошек, жаль, подлючий голосишка ещё ни разу меня не подводил. Остаётся надеяться на лучшее, хотя кому я что-то докажу? Врать самому себе не имеет смысла, ведь мой вылет восвояси предопределён и можно этот полёт совершить после направляющего пинка под задницу, а можно выместись на своих условиях. Лично мне предпочтительней второй вариант. Осталось окончательно решить вопрос с дверью. Хлопать или уйти по-английски? Впрочем, Серёне по барабану концерт, папахен даже заморачиваться не станет типом и причиной ухода, особенно после того, как я дал СИБовцам словесный портрет его старого кореша, что чуть не сбил меня на своём корыте. Кто бы знал, что он знаком с моим предком. Копылов на корыте, мать его. Туда ему и дорога, уроду. Ненавижу пьяных козлов за рулём, которые считают, что им всё на свете позволено. Папаня тоже любит дерябнуть пивца, прыгнуть за баранку и улететь на встречу с очередными «партнёрами», а то, что его сын чуть Богу душу не отдал, как тот парень, что шёл впереди меня, старому гаду до фонаря. Ублюдок ему не интересен. Что поделать – ошибка молодости и бельмо на глазу обожаемой ночной кукушки, вьющей верёвки из Серёни.
Конечно, я не Золушок, но широкой ложкой на четыре куска нахлебался дерьма из котла для нелюбимого пасынка. Диана от души отсыпала, хоть заешься. За всё хорошее выдала. Не простила мачеха свою бывшую подружку, первой накинувшую хомут на короткую шею папаши и пусть тот недолго таскал ярмо в лице Натальи Коноваловой, что выпирающим пузом затолкала жениха под венец, «пряников» плоду греховной страсти в моём лице хватило на всю оставшуюся короткую жизнь».
– Тьфу, паста заканчивается, - отложив ручку в сторону, Владимир легонько помассировал виски, потом круговыми движениями больших пальцев обеих рук тщательно прошёлся по собственному затылку.
Внезапно навалившаяся головная боль постепенно отступила, оставив после себя затухающий барабанный бой в ушах и плавающие цветные пятна в глазах. Тревожный сигнал. Врач, осматривавший Владимира, что-то говорил о последствиях поражения электрическим током, которые могут «вылезти» не сразу, а по прошествии времени. Вылазят, похоже, две недели спустя. Хорошо, что он не шагнул на дорогу на засветившийся зелёный сигнал светофора, а чуть замешкался. Проволочка спасла жизнь. Задом отпрыгнув от визжащей шинами машины, пяткой правой ноги он запнулся о бордюр и покатился по мокрому от дождя тротуару. Визг, удар, скрежет, крики прохожих. При попытке встать, он упёрся руками в землю и чуть не задохнулся от разряда, пронзившего его от ладоней до левой пятки и правого колена, руки ослабли и тело получило свободу, чтобы до крови ткнуться лбом и носом в фигурную плитку. Уже позже он разузнал «интимные» подробности о «шаговом напряжении». И ведь главное, никакая интуиция в тот день его за душу не теребила и не выла на все лады. Благо ему сравнительно повезло оказаться не рядом с упавшими проводами, а чуть в стороне. А так, там бы он и остался при прочих равных обстоятельствах. Странно, что хватило одного взгляда для запоминания во всех подробностях вылезшей из машины рожи с прилипшей к губам сигаретой. Оглядев мутным взором «натюрморт», водила икнул и шустро ломанулся прочь дворами…