Знак фараона
Шрифт:
Тамит опустился на колени и припал к ее изголовью. Впервые в его душе не осталось ни капли света.
Да, наверное, так было лучше, лучше, что она не очнулась, а он не видел, как она умирала. Наверное, было бы ужасно, если бы она задыхалась и кашляла, истекая кровью, а в ее глазах отражалось нечеловеческое страдание.
И все же Тамит жалел, что не смог сказать ей последнего слова.
— Это я ее погубил, — в отчаянии произнес он.
Жрецы молчали.
Египтянин признался, кто она такая, но жрецы ответили, что не повезут девушку в Хаттусу, а похоронят здесь. Однако
В последний раз взглянув на лицо своей юной супруги, Тамит поцеловал руку девушки и надел на ее запястье кожаный браслет.
— Я возвращаю его тебе, — прошептал он, — а взамен прошу у тебя прощения.
Тамит не помнил, как вернулся в Кемет. Его преследовали воспоминания о запахе смолистых ветвей, неистово пляшущем, жадном и жарком пламени, о том, во что превратилось тело Инары после того, как потух костер. Ее прах навсегда остался в святилище, а память о ней — в сердце Тамита.
Уна встретила обезумевшего и почерневшего от горя сына со слезами на глазах.
Тамит сутки напролет лежал в своей комнате и не хотел никого видеть, даже мать, даже Амени, который пришел в восторг от того, что отец вернулся домой. Тамит сравнительно легко перенес гибель Джемет, но уход Инары... Когда он наконец нашел в себе силы встать и выйти на свет, Уне показалось, что ее сын постарел лет на десять. Уголки его губ опустились, а глаза потухли.
Они сидели на увитой зеленью террасе, над головой летали ласточки, впереди открывался вид на величественный ряд дворцов и храмов, но погруженный в воспоминания Тамит ничего не замечал. Обычно египтяне выражали горе, посыпая голову землей, ударяя кулаками в грудь, разрывая на себе одежду и царапая ногтями лицо, но Тамит будто окаменел. Уне стало страшно, и она, глубоко вдохнув, сообщила:
— Ко мне приходила Тия.
— Тия? — Он, казалось, не понял, о ком говорит мать.
— Она хотела тебе напасать, а я сказала, что ты... женился. Тия ушла, но перед этим я узнала от нее, что их брак с архитектором Мерибом расторгнут по обоюдному согласию. Думаю, она мечтала соединиться с тобой.
По лицу Тамита скользнула тень.
— Я только что потерял свою супругу.
— Да, но... — Уна не решилась продолжить.
— Я попрошу Рамсеса отправить меня в самый дальний, забытый всеми ном. Я больше не хочу созерцать красоту и величие Фив. Я также не заслуживаю, чтобы обо мне упоминали как о человеке, в чьих жилах течет царская кровь. Рамсес желает увековечить свое имя от топей Северной Дельты до четвертых порогов Нила, тогда как я жажду только покоя.
Тамит произнес это с горечью и иронией, прежде ему не свойственной, и Уна не решилась возразить.
Ее сын позвал писца и велел написать прошение в ведомство фараона, а спустя две недели получил приказ явиться к одному из царских сановников.
Тамит отправился во дворец. Впервые в жизни он был совершенно равнодушен к своей судьбе. Былые надежды казались не более чем пьянящим и дурманящим зельем, странным, нелепым сном. Во дворце ему было сказано, что фараон
— Разумеется, служащие нужны не везде. Сейчас тебе зачитают список номов и городов, — сказал чиновник.
Он держался без подобострастия, но с должным уважением и время от времени с любопытством поглядывал на золотую пектораль на шее посетителя.
Писец принялся читать, а Тамит погрузился в думы о своих безнадежных грезах. Как же долго он сооружал в своих мечтах, в своих мыслях и сердце эту непомерную пирамиду, сооружал для того, чтобы однажды одна-единственная смерть смогла разрушить ее до основания!
Он очнулся, уловив отзвук чего-то знакомого, и попросил писца:
— Пожалуйста, повтори.
— Ном Черного Быка. Город Эффе.
Тамит встрепенулся.
— Я бы хотел поехать туда.
— Но это очень далеко, — вмешался чиновник. — Настоящее захолустье. Там полно болот.
— Мне знаком этот край, — ответил Тамит, — я там родился.
На самом деле он родился в Фивах, но ему доставило удовольствие увидеть, как округлились глаза писца, а взгляд чиновника сделался подозрительным и острым.
Получив назначение, Тамит испытал прилив душевных сил, что помогло ему решиться на следующий шаг.
Пока человек жив, он продолжает надеяться, и его чувства не вынешь из сердца даже острым ножом. Тамит отправился в дом архитектора Мериба и не слишком удивился, когда отворившая ему дверь темнокожая служанка сказала, что госпожа уехала в Эффе навестить родителей и неизвестно когда вернется.
Уна просила Тамита оставить Амени в Фивах.
— Я хочу подарить ему ту любовь, которой был лишен ты, — сказала женщина.
Тамит не возражал. Он постарался убедить мальчика, что ему лучше остаться в столице.
— Я скоро приеду, — добавил он, хотя не был уверен в том, что вернется.
Амени нехотя согласился. Он гордился своим отцом и вместе с тем привязался к бабушке, которая любила и баловала внука.
Тамит сошел на пристань Эффе около полудня, и ему почуди-лось, будто он вернулся в прошлое. Хрустящий раскаленный песок казался белым от солнца. Редкие растения поникли, сраженные зноем. Красновато-желтая земля была покрыта затвердевшей коркой. Жители Эффе попрятались в домах, спасаясь от солнца и мелкой песчаной пыли, которая норовила проникнуть в жилье. Весь город казался погруженным в жаркую пустоту.
Тамит шел по знакомым улицам, и его снедало слепое ожидание чего-то такого, что могло бы перевернуть жизнь. То было ожидание, от которого он устал и которому перестал верить. Прежде он удивился бы, если бы кто-то сказал, что самая изнуряющая на свете вещь — это предвкушение счастья.
Среди зелени сада пестрели цветы, скромный провинциальный особняк Анхора, как и прежде, был аккуратно побелен. Служанка сказала, что госпожа Тия отдыхает после обеда, но гость без колебаний проследовал в дом. Давно минуло время, когда Тамита гнали прочь, — теперь его принимали с почтительными поклонами, хотя он считал такое уважение незаслуженным.