Знак Гильдии
Шрифт:
Может, девчонка разбилась при падении?
– Эй! – позвала Лейтиса. – Хватит, смуглая, пошутили! Я ж не хотела тебя туда... Припугнуть думала, чтоб ты за мной не гонялась.
Ответом был собачий визг. Лейтиса поморщилась – чтоб демоны эту псину пополам разорвали! – и продолжила задушевно:
– Слышь, не хочу греха на душу брать! У меня веревка с собой. Если брошу, сможешь ухватиться? А то смотри – уйду... и сиди тут, никто не выручит.
И снова – ни звука... то есть ни звука человеческого голоса.
Довольная Лейтиса поднялась
Теперь надо разыскать своих и посоветоваться, как жить дальше. И сказать парням, что ученица Охотника погибла, а Совиная Лапа об этом и не подозревает. Как-нибудь можно это дело использовать. То, что знаешь ты и чего не знают остальные – это как спрятанная в рукаве «пустая» костяшка при игре в «радугу». Всегда можно незаметно ввести ее в игру и придать то значение, какое тебе выгоднее.
Девочка затаилась в нише под скальным «козырьком». Левой рукой она отстраняла толстого пса, который, ошалев от счастья – наконец-то человек! – норовил вылизать ее с ног до головы.
Наконец Нитха решила, что «спасительница» убралась прочь.
– Все, глупый, все, – заговорила она строго, но тут же голос потеплел. – Дурачок ты, дурачок! Как же ты сюда угодил?
Тяв-тяв усердно махал хвостом. Он и рад был бы объяснить, как убежал со странного корабля; как нашел в кустах шапочку, оброненную его маленьким хозяином; как, вдохновленный находкой, начал обшаривать окрестности и ухитрился свалиться в яму.
Ничего этого рассказать он не мог, только лизал ободранные маленькие руки девочки.
– Ну, хватит, хватит! Придется нам, ушастый, посидеть тут немножко. А потом учитель нас вытащит. Эта гадина бренчала: «Никто за тобой не придет...» Уж Совиная Лапа меня точно найдет, он такой секрет знает, а тебе, ушастый, не скажу, вот!
Старый пес, утомленный бурным проявлением чувств, не настаивал на выдаче чужого секрета. Он лег у ног девочки, уткнулся носом ей в колено и только слабо постукивал хвостом по камням.
– Жаль, не могу тебя покормить. Ты, вижу, пес не бродячий. Ошейник, даже бляха какая-то, там имя хозяина, да? Вот поднимемся на свет – почитаем... Ох, да ты же, наверное, хочешь пить! Хочешь пить, тварюшка ты домашняя? У меня во фляжке что-то... ну да, сладкая водичка, медовая. Давай-ка... вот так, с моей ладошки. Ой, дурачок, ты ж мне ладонь насквозь пролижешь!
Напоив пса, Нитха с удовольствием допила оставшуюся во фляге воду. Настой чернокрыльника, подлитый коварной Юншайлой, придал напитку приятный кисловатый вкус. Девочка прицепила на пояс опустевшую флягу – хорошо, но мало! – легла, запрокинув руки за голову, и стала ждать, когда учитель придет, чтобы выручить ее.
Вскоре и она, и пес уже спали крепким, ровным, глубоким сном.
Пожалуй, никогда еще у старичка-лекаря не было столько работы сразу. Но он не растерялся, тем более что король
Но рабы, они рабы и есть, годятся только на то, чтоб переносить раненых с солнцепека в тень да поддерживать их, когда лекарь накладывает повязку. А больше от них никакого толку. Поэтому старый Марави обрадовался случаю поговорить со знающим, образованным человеком.
– Несколько переломов, один очень скверный – два ребра и ключица, – озабоченно говорил он Айрунги. – Среди пострадавших есть женщины и десятилетний мальчуган из рыбацкого поселка. Сломана левая рука и обожжена щека, шрам останется. Под конец на этих тварей вся толпа навалилась – и старики, и дети.
Айрунги не удержался, спросил, не было ли среди пациентов Марави женщины по имени Шаунара.
Старик поджал морщинистые губы:
– Дикарка эта, травница с холмов? Крутилась тут, предлагала свою помощь. Я ее прогнал. Она пользуется ненаучными методами!
Айрунги сдержал ухмылку, сообразив, что между врачом и травницей существует давняя вражда. И глубокая, иначе старик не назвал бы девушку «дикаркой», это Шаунару-то!
Ладно, она жива, и это главное!
Облегчение щекотало душу Айрунги легким светлым перышком. На радостях он даже не сразу сообразил, о чем говорит ему старый лекарь.
Ах да, ожоги...
– ...Мазь, но она не дает обычного эффекта. Может, это потому, что ожоги иной природы, не от огня.
– Да, верно, – ухватил нить беседы Айрунги. – Это похоже на кислотные ожоги, которые мне доводилось получать во время опытов. – Он показал кисти рук, покрытые желтоватыми пятнами. – Пусть мой господин попробует промывать пораженные места слабым раствором соды. Мне помогало.
Идея так увлекла старичка-лекаря, что он тут же прервал беседу и удалился, бормоча: «Сода, сода...»
Айрунги без особого интереса глянул на женщин, которые крутились вокруг раненых – кого поят из кувшина, кому рассказывают о судьбе близких.
А вон та, что стоит на коленях возле старика и меняет у него на лбу мокрую тряпку... совсем рядом в двух шагах... Эти бронзовые тяжелые косы могут принадлежать лишь одной женщине на свете!
Этот Марави – старый дурень! Он ее, видите ли, прогнал! Да чтобы выставить эту женщину, понадобилась бы сотня наемников!
Поднялась на ноги. Отряхивает песок с юбки. Сейчас обернется...
И тут Айрунги, словно его толкнул в бок маленький вредный демон, растянулся на песке, закрыл глаза и картинно-беспомощным жестом откинул руку в сторону.
Прошла мимо... Задержала шаг... Остановилась...
Пройдоха следил за колыханием ее подола сквозь смеженные ресницы – он прекрасно владел этим женским умением.
Вскрикнула. Упала рядом с ним на колени. Сильная загорелая рука скользнула под шею Айрунги, бережно приподняла голову. Пальцы другой руки заскользили по шее над ухом, ища Жилу Жизни. Они дрожали, эти смуглые пальцы!