Знак Истинного Пути

Михалкова Елена Ивановна

— Мама? — удивился Эдик. — Ты же собиралась в офисе остаться подольше…

— Мне с тобой нужно поговорить. — Голос Евгении Генриховны звучал напряженно.

— Что-то случилось?

— Мне нужно с тобой поговорить, — повторила мать. — Пойдем ко мне.

Быстро войдя в комнату, она плотно прикрыла дверь и зачем-то выглянула в окно. Эдик бросил пиджак на спинку кресла и подошел к матери. За окном по снегу, казавшемуся в сумерках серо-синим, неприкаянно ходил Сергей Кириллович, рассматривая ветки, и время от времени грозил кому-то кулаком.

— Совсем

старый он стал, — рассеянно проговорила Евгения Генриховна, — надо что-то с ним придумать. Ты знаешь, что он на днях на Илону набросился?

— На Илону? — поразился Эдик. — Нет, не знаю. За что?

— Без причины. Во всяком случае, видимой.

— Знаешь, мам, при том, как ведет себя твоя уборщица, — Эдик подчеркнул слово «твоя», — я бы ничему особенно не удивлялся. Он что, ударил ее?

— Да нет, она в дом забежала. Но, согласись, некоторая тенденция просматривается…

— Почему бы тебе не решить этот вопрос? — негромко спросил Эдик.

Евгения Генриховна промолчала, но переспрашивать он не стал, потому что ответ был известен. Сергей Кириллович, помимо всего остального, был хорошим Знаком. И постоянно подкидывал такие Знаки госпоже Гольц.

— О чем, собственно, я с тобой хотела поговорить… — Евгения Генриховна поморщилась и потерла лоб. — Эдик, последнее время некоторые Знаки были очень нехорошими. У меня такое ощущение, будто что-то случится. Причем вот-вот.

Эдик глубоко вздохнул, стараясь не раздражаться. Мать заводила с ним подобный разговор в третий раз.

— Мама, я тебе уже говорил — перестань так воспринимать Наташу. Я понимаю, что она, как ты выражаешься, человек не нашего круга. Но, в конце концов, она моя жена! Сколько можно говорить об одном и том же? Хочется тебе видеть в ней плохой Знак — пожалуйста, но я не хочу это обсуждать!

Евгения Генриховна внимательно посмотрела на взволнованного сына и отстраненно подумала, что раньше он никогда не выходил из себя так быстро.

— Эдик, ты меня не понял. — Она подошла к столу и машинально поменяла местами часы и портрет Элины. — Я вовсе не о твоей жене. Во всяком случае, надеюсь, что дело не в ней.

— Тогда о чем?

Евгения Генриховна глубоко вздохнула и оглянулась в поисках подходящего Знака. Ничего. Ну что ж, придется говорить все, как есть.

— Кто-то ворует информацию о бизнесе, Эдик. Один из тех, кто живет в доме.

Выйдя из кабинета через полчаса, Эдик подошел к лестнице, собираясь спуститься вниз, и остановился. Внизу щебетал Тимоша, но Наташа, против обыкновения, не чирикала вместе с ним что-то незамысловатое, а отмалчивалась, изредка вставляя «да-да» или «конечно-конечно». С внезапно обострившейся интуицией он догадался — что-то не в порядке, но задумываться над тем, что может быть не так, ему не хотелось. Того, что сообщила мать, было вполне достаточно для обдумывания на всю ближайшую неделю.

— Да мало ли кому ты говорила о помещении на Ивановской, — убеждал он Евгению Генриховну двадцать минут назад. — Неужели ты можешь всех помнить?

— Я сказала о нем только один раз —

тогда, за воскресным ужином, — возразила она, — и больше тема ни с кем не обсуждалась. Эдик, твои возражения бесполезны. Я сама уже все обдумала сто раз и вынуждена признать, что других вариантов нет.

Эдик помолчал, нервно потирая пальцы об ладонь. Из рассказа матери следовало, что к хозяину площади, которую он собирался продать госпоже Гольц, неожиданно заявились незнакомые люди и вежливо «уговорили» его продать собственность не ей, а им. Собственник был давним знакомым семейства Гольц и полагал, что оказывает большую услугу, предлагая Евгении Генриховне почти семейную сделку. То, что информация вышла за пределы семьи, привело его в такую ярость, что он отказался сообщать Евгении Генриховне подробности встречи с новыми покупателями и принимать от нее извинения. Она смогла от него добиться только одного — чтобы он назвал имя нового владельца. Степан Затрава.

— Не понимаю, почему они не используют подставных владельцев. — Эдик оставил в покое ладони и принялся тереть подлокотники кресла, в котором сидел.

— Специально, — отозвалась мать. — Специально, Эдик, чтобы у меня не оставалось никаких сомнений. Они собираются давить на меня, пока я не уступлю во всем.

— А ты не думаешь, что Варганов сам случайно кому-то проговорился? И утечка информации не имеет к нам никакого отношения.

— Не думаю. И ты не думаешь. И оставь, пожалуйста, кресло в покое.

Эдик замер в кресле, зажав ладони между колен. Мельком взглянув на него, Евгения Генриховна подумала, насколько от Элины было бы больше пользы.

— Проблема имеет две стороны, — неожиданно произнес сын, глядя в пустоту перед собой. — Первая — как решить вопрос с Затравой и его экспансией. Я не сомневаюсь, что если ты наконец решишь прибегнуть к помощи… ты сама знаешь, о ком я… В общем, проблема вполне решаема. Вторая сторона — шпион в доме. Ты абсолютно уверена, что он в доме, а не в офисе?

Евгения Генриховна кивнула.

— Тогда все гораздо хуже, — так же невыразительно продолжил Эдик. — Как ты собираешься его искать?

— Это не я буду решать, а безопасники, — пожала плечами Евгения Генриховна. — В любом случае будет прослушиваться дом, я думаю.

— Но ты сама кого-нибудь подозреваешь?

Эдик первый раз за все время разговора взглянул на мать прямо. Несколько секунд Евгения Генриховна молча смотрела на него, потом отвернулась и опять подошла к окну.

— Лично я первым делом грешил бы на твоего Мальчика Жору, — сказал сын.

— Почему на него?

— Потому что он мне не нравится. Еще мне не нравится твоя Илона, но она не была на ужине.

— Она была в доме и могла подслушать. И ты забываешь, что Мальчик Жора тоже не был на ужине.

— Но у него есть доступ ко всем твоим документам, мама! И, по-моему, все, что ты говоришь нам, ты сообщаешь и ему. Разве не так?

Евгения Генриховна, не отвечая, сняла с плеч палантин и протянула его Эдику.

— Положи в холле, будь любезен. И не говори никому о нашем разговоре.