Знак Истинного Пути

Михалкова Елена Ивановна

— Ты хромаешь, — без выражения заметил он. — Я помогу тебе перевязать обувь. Сними.

Девушка заколебалась, но через несколько секунд кивнула, свернула на обочину дороги и тяжело опустилась в мох. Она стащила с себя кроссовки, и мужчина обратил внимание, что даже такое простое действие далось ей с трудом. Махнув рукой второму «охраннику», обернувшемуся к ним, он достал из кармана плаща несколько шнурков разной длины и ловко примотал подошву. Старые нитки, надерганные девушкой из одежды, он выкинул за плечо. Примерив обувь, она поняла, насколько легче ей будет теперь идти, и в порыве благодарности негромко сказала:

— Спасибо

тебе большое. Как тебя зовут?

Мужчина взглянул на нее с изумлением и негодованием, но она повторила:

— Как тебя зовут? Я хочу знать, кого мне благодарить. И не говори, что Господа, — ему я и так скажу спасибо.

— Василий, — тихо сказал мужчина.

И девушка, кивнув головой, повторила:

— Василий. Спасибо тебе, Василий.

«Охранник» хотел, кажется, что-то сказать, но передумал и быстрыми шагами пошел догонять ушедших далеко вперед паломников. Девушка, постояв секунду, последовала за ним. Теперь она знала, что не одна такая — остальные тоже хотят быть с именами, что Данила не всех подчинил себе. У нее есть союзник! Василий. Какое чудесное, хорошее имя! И нога стала болеть гораздо меньше… «Господи, — сказала она про себя, — спасибо тебе за всех добрых людей, которые рождаются на свет. Таких, как, например, Василий. Храни их, Господи».

Вечером, когда быстро и сноровисто ставили палатки, тот, кого она сочла своим союзником, искоса поглядывал на девушку. Та казалась повеселевшей. «Правильно Учитель говорил, — подумал мужчина, — дьявольское есть в любом, особенно в том, от кого этого не ожидаешь. А значит, нельзя верить никому, кроме Господа и Учителя. Конечно, ее стоило бы убрать прямо сейчас, чтобы она не смущала остальных, не таких крепких духом. С другой стороны, она для чего-то нужна Учителю, а Учитель всегда знает, что делать. Хорошо, что я починил ей обувь, — не то у меня оставались бы сомнения, а теперь их нет».

Мужчина вспомнил соседского кота Ваську, которого он задушил как-то ночью, будучи еще подростком, приманив поганую орущую тварь куском свежей рыбы, и на лице его появилась слабая улыбка. Заметив ее, девушка улыбнулась ему в ответ. И первую ночь после произошедшего на сеновале она спала без кошмаров.

Глава 10

Эдик подошел к комнате матери и остановился. Зачем он ей понадобился? Хотя понятно зачем — убили Илону, да еще так ужасно, и теперь мама хочет обсудить с ним, что делать дальше. Но ведь она уже предприняла все возможные меры. И наняла детектива, похожего на дважды увеличенного вширь и вверх Депардье, и распорядилась установить камеры. Утром долго беседовала о чем-то с Мальчиком Жорой — при мысли об этом жалком существе Эдик поморщился — и после отправила его с секретным поручением неизвестно куда, так что Жора до сих пор не вернулся. Вообще-то, говоря откровенно, Эдик был только рад, что от него не требуется ничего решать, никуда ехать и предпринимать какие-то, на его взгляд, бессмысленные, а то и опасные действия. Не то чтобы он был трусом… Просто привык за свою жизнь, что всеми серьезными делами занимается мама. И как-то отучился действовать сам. Во всяком случае если это не затрагивало напрямую его интересов. А сейчас его единственным интересом была Наташа — сокровище, свалившееся на него неизвестно за что. Вспомнив о жене, Эдик выпрямил сутулую спину и пригладил волосы. Затем постучал в дверь матери и вошел.

Евгения

Генриховна сидела за столом, разбирая бумаги, и весь интерьер вокруг нее словно говорил о занятости и солидности. На окне стояли в высокой вазе три огромные белые каллы, похожие на лебедей, превратившихся в цветы, и Эдику пришло в голову, что никакого траура по Илоне в доме нет. Он не любил девушку, искренне не понимал, зачем мать держит ее при себе, но сейчас ему подумалось, что ее смерть заслуживает какого-то внимания с их стороны.

— Конечно, о том, чтобы завешивать зеркала, никто не говорит, — неожиданно вслух подумал он. — Но хотя бы от букетов можно было на время отказаться.

— Ты о чем, Эдуард? — вскинула Евгения Генриховна голову. — Сядь, мне нужно кое-что закончить, я недолго. Так о чем ты?

— Неправильно мы себя ведем, — так же задумчиво продолжал Эдик.

— В чем же неправильно? — осведомилась мать, не отрывая глаз от документов.

— В том, что девушка умерла. А мы словно и не заметили ее смерти.

— Эдуард, что ты говоришь? — Евгения Генриховна сняла очки в тонкой оправе и аккуратно отложила их в сторону. — Что значит — не заметили? Если ты не принимаешь участия в решении возникших проблем, это еще не значит, друг мой, что они не решаются.

— Дело не в том, — возразил Эдик. — Все наши страхи сейчас — страхи за нас, за семью. Ты пытаешься нас обезопасить, и я тебе очень благодарен, честное слово! Но все же… Для нас смерть Илоны — просто… ну, не знаю… как флажок такой, что ли: «Внимание, здесь опасность». А смерть — в первую очередь смерть сама по себе и уже во вторую — флажок или еще что-нибудь. Вот посмотри, — заторопился он, видя недоуменный взгляд матери, — ведь мы даже цветы не убрали, не говоря уже о трауре.

— Ты забываешься. Илона — не член нашей семьи.

— Мама, да какая разница! — не выдержал Эдик. — Она умерла, и все. Плачет по ней во всем доме только Ольга Степановна, которая, к слову сказать, ее терпеть не могла. А тебе цветы белые, совершенно ужасные, привезли вчера, словно ничего и не случилось. Вот мне что не нравится, понимаешь?

Евгения Генриховна провела пальцем по золотой оправе и бросила взгляд на вазу у окна.

— Ты, друг мой, придаешь слишком большое значение внешней стороне, — холодно заметила она. — И, кстати, почему тебе не нравятся мои каллы?

— Потому что они как мертвые, — тихо ответил Эдик.

Евгения Генриховна дернула подбородком, но промолчала. Эдик сел на стул с высокой резной спинкой и приготовился слушать.

— Хорошо, что ты сам заговорил об опасности для нас всех, — произнесла Евгения Генриховна как ни в чем не бывало. — Ведь то, что я собираюсь сделать, касается непосредственно тебя.

— Мама, если ты опять про банк, то я поговорил с охраной… — начал было Эдик, но Евгения Генриховна остановила его:

— Я говорю о твоей жене и ее сыне.

Эдик изумленно воззрился на мать.

— Господи, мама, они-то тут при чем?

— Неужели ты сам не понимаешь, что Затрава не успокоится? Нет, он от своего не отступится. Я, разумеется, сделала все возможное, и в конце концов убийцу найдут, но через какое-то время. Мамонов надавил на некоторых людей, но ты же видишь: мы имеем дело с уголовником. Следующий, кого он выберет, будет… — она сделала короткую паузу, — будет мальчик, Тимофей.

— Откуда ты знаешь? — оторопев от ее уверенности, спросил Эдик.