Знак Наполеона
Шрифт:
— Простите, не могли бы вы повторить? — попросил Филипп Труссар, слегка склонив голову. Рядом с ним стоял большой французский флаг на древке с позолоченным навершием, тяжелые складки спускались до самого пола.
— Ты все прекрасно слышал, Филипп, — твердо сказал Дюма. — Он не шутит.
Труссар перенес на Дюма неподвижный взгляд. Мужчины были одного возраста, но Труссар выглядел лучше: лицо покрыто здоровым загаром, взгляд светло-карих глаз ясен, а на голове копна вьющихся волос с проседью. В дорогом синем
Дюма, напротив, не смог скрыть разрушительного воздействия нескольких последних месяцев, несмотря на то что был трезв, выбрит и, по настоянию Тома, стянул волосы в аккуратный хвост. Голос хрипел, кожа выглядела посеревшей, руки дрожали. Мятая футболка и джинсы оказались единственной чистой одеждой в его квартире. Дюма настоял на том, чтобы надеть их с черной кожаной курткой, и теперь напоминал стареющую рок-звезду.
— Как дела, Жан-Пьер? — фальшиво-заботливым тоном осведомился Труссар. — Надеюсь, тебе не очень скучно в гражданской жизни? Как жена? Ох, прости, я забыл.
— Они собираются украсть ее, — быстро произнес Том на беглом французском, прежде чем Дюма успел среагировать. — Мы пришли помочь.
— Ты слышала, Сесиль? — усмехнулся Труссар. — Они пришли помочь.
Сесиль Леви, куратор отдела живописи, шагнула вперед и судорожно принялась рыться в потертой красной сумке от Келли в поисках пачки «Мальборо лайтс». Прикурить ей удалось только с четвертой или пятой попытки. Судя по всему, знаки «Не курить», развешанные по всему Лувру, к персоналу не относились. Сесиль с удовольствием затянулась; золотые буквы на кожаных корешках книг за ее спиной сверкали, словно звезды в ночном небе.
Никотин, кажется, успокоил ее, и Том задумался, была ли Сесиль от природы нервной или переживала по поводу недавнего развода — если он правильно истолковал бледную полоску от кольца на ее безымянном пальце. Не исключено, что и то и другое. Женщина выглядела моложе своих сорока пяти благодаря абсолютно черным волосам, откинутым с бледного лица и прижатым к голове солнечными очками «Шанель» и аккуратному макияжу — черной туши на ресницах и матовой красной помаде.
— Что именно вам известно? — спросила она Тома с неожиданным интересом в голосе, так контрастировавшим с напускным безразличием Труссара.
— Убили человека. Моего друга, — ответил Том. — Перед смертью он оставил мне кое-что: схемы Лувра, расписание патрулирования, пароли, системы сигнализации… — Говоря, Том раскладывал на столе Труссара несколько файлов, заранее распечатанных в квартире Дюма. — Он работал на человека, известного как Майло.
— Несколько лет назад Майло выполнял для нас пару секретных поручений, — подтвердил Дюма. — Поверьте мне, он способен провернуть это.
Труссар подался вперед и скептически изучил разложенные перед ним бумаги, прежде чем откинуться обратно, пожав плечами.
— Около шести месяцев назад у нас было небольшое нарушение системы безопасности. Один
— Если они смогли добыть их один раз — добудут и второй, — предупредил Дюма.
— Откуда вы знаете, что они нацелены именно на «Джоконду»? — Леви назвала «Мону Лизу» на французский манер.
— Мой друг занимался фальсификацией произведений искусства. Вместе с этими документами он оставил мне картину, — объяснил Том. — Подделку под «Джоконду». Очень хорошую. Я знаю Майло и думаю, что он собирался заменить настоящую картину на фальшивую. И все еще готов пойти на это — как только добудет копию.
— Выдумаете? — рассмеялся Труссар, закинув руки за голову и развалившись в кресле. — Это все, что у вас есть? Устаревшее расписание патрулирования музея и смутное предположение? И вы рассчитываете, что я начну бить тревогу?
— Ты полагаешь, что мы все выдумали? — ответил вопросом на вопрос Дюма.
— Не знаю. — Труссар немигающим взглядом уставился на него. — А вы выдумали?
— Не то чтобы мы недооценивали цель вашего визита к нам, — мягко заверила Леви, затушив недокуренную сигарету со следами помады на фильтре. — Но вы должны нас понять — почти каждую неделю какой-нибудь псих угрожает похитить, сжечь или взорвать «Джоконду».
— Вы нас, значит, психами считаете? — возмутился Дюма.
— Дело в том, что великая картина привлекает охотников за произведениями искусства, — продолжала Леви. — Люди пишут нам, сообщая о том, что обнаружили невероятное взаимоотношение между размерами полотна и датой рождения Леонарда, или о том, что «Джоконда» на самом деле не женщина, а любовник Леонарда.
Леонард. Несмотря на то что разговор велся на французском, что-то внутри Тома яростно протестовало против офранцуживания имени да Винчи. В лучшем случае это выглядело неестественно, в худшем — ужасно бестактно, словно попытка сделать вид, что гений Возрождения принадлежит им. Весь мир зовет его Леонардо. Почему французы всегда пытаются быть не как все?
— Теории заговоров, — покачал головой Труссар. — Думаю, виноваты американцы.
А как же, подумал Том. Это, видимо, было вбито в головы французских чиновников как «Отче наш»: сомневаешься — обвиняй янки.
— Неудивительно, что кто-то якобы хочет украсть «Джоконду», — продолжала Леви. — Кто-то где-то всегда хочет это сделать. И даже это стремление делает картину такой, какая она есть.
— Планировать можно все, что угодно, — вмешался Труссар. — Картина находится под неусыпной круглосуточной охраной, в специально оборудованной комнате. «Мона Лиза» — самая защищенная дама на планете. Она никуда не денется.
— Полной безопасности не бывает, — твердо возразил Том.
— Ты пригласил нас к себе, потому что знаешь, что риск есть, — добавил Дюма. — Возможно, минимальный, но тем не менее риск. Мы просим лишь об одном — чтобы ты прислушался к нам.
— Я пригласил вас к себе, чтобы лично убедиться, правдивы ли слухи. — Труссар обошел стол, нависая над Дюма. — Что ты потерял разум. Совсем съехал с катушек. Слухи врут. Но ты еще хуже, чем я мог представить. Посмотри на себя! Ты жалок. Неудивительно, что тебя вышвырнули.