Знак небес
Шрифт:
Словом, город надлежало взять неожиданно, чтобы никто и опомниться не сумел. С остальными же – Ростовом, Суздалем и Переяславлем-Залесским – была надежда на то, что особого сопротивления их гарнизоны не окажут.
Тем временем оставшиеся две трети должны были поспешить: большая часть на юг, а меньшая, забрав попутно усиление из Коломны, Ожска и Рязани, – на выручку восточного форпоста Рязанского княжества – крепостцы Ижеславца.
Известие, что половецкая орда повернула назад в степи, пришлось как нельзя кстати. Узнав об этом, Константин со всеми своими силами прошел по Оке чуть дальше воинства Давида Муромского и перекрыл ему все пути к отступлению.
Богомольный
Но тут еще можно было что-то поправить, попытаться как-то договориться. К тому же настрой у Константина, радостного оттого, что очень уж удачно все с половцами получилось, был достаточно миролюбивый. Опять же и запросил он первоначально, как хитрый цыган на ярмарке, с большущим зазором, чтоб было куда отступать во время дальнейшего обсуждения. Тогда подлинные условия покажутся муромским князьям и Пурешу мордовскому такими великодушными и щедрыми, что они на них с радостью согласятся.
Однако уже на другой день все первоначальные расчеты рассыпались в прах. Рано утром следующего дня Святослав и Ярослав Давидовичи с тремя сотнями дружины, нарушив условия перемирия, неожиданно пошли на прорыв, пытаясь узким клином взрезать кольцо блокады и уйти обратно в Муром.
Возможно, ударь они чуть левее или правее, и им это удалось бы, но на самом опасном направлении Константин предусмотрительно поставил норвежцев, и северяне не подвели ни князя, ни своего ярла Эйнара.
Да, поначалу в их рядах возникло замешательство, и молодым княжичам в какой-то момент даже показалось, что еще минута-другая, и кольцо разомкнётся, но…
Тех первых, что вскочили и приняли неравный бой, и впрямь удалось вырубить почти подчистую. Рухнул под ударами муромских мечей Берг Тихоня, пал Алф Красный, затоптали конями Халварда, сына Маттиаса, тут же погиб его двоюродный брат Харольд, сын Арнвида. И уже из последних сил махал своей окровавленной секирой Крок по прозвищу Тяжелый Топор, а изнемогающий от ран Хафтур Змеиное Жало и вовсе опустился на одно колено.
Но никто из них не отступил, не показал спину врагу, а на подмогу бежали все новые и новые воины. Вот уже закрыл собой Хафтура Грим Кровавая Секира, и не удалось атакующим добить Крока, перед которым выросли Старкад Семь Узелков и Торлейф Теплый Чулок.
А уж когда чуть ли не в самую середину муромских воев ворвался с неистовым ревом сам Борд Упрямый, сын Сигурда, а следом и два его сына: Туре Сильный и Турфинн Могучий, то тут и вовсе в рядах дружинников возникло замешательство. Уж больно страшен был кряжистый Борд, обезумевший от горя, потому что минутой ранее погиб его младшенький – Тургард Гордый. Двое сыновей – неистовых мстителей за гибель брата – тоже не отставали от отца.
И падали с жалобным ржанием кони, потому что юркий и ловкий норвежец с гордым именем Викинг по прозвищу Заноза вертелся как волчок, подрубая сухожилия бедных животных.
Метнулись было атакующие в одну сторону, но там стеной встал сам ярл Эйнар, славный сын Гуннара, не отступивший ни на шаг, а с ним еще добрая сотня бойцов. Метнулись в другую – а там Бесе Стрела, и еще Гути Звенящий Меч, и тут же Вегард Серый Плащ, а с ним Финн Две Бороды.
В панике попробовали муромские дружинники повернуть назад, но едва им удалось это сделать, как они лицом к лицу столкнулись с подоспевшей конной дружиной во главе с отчаянным
Бесшабашность его и сгубила. Сразу пятеро кинулись на него, и хоть отбил он почти все выпады, но в бою «почти» не считается. Пятый меч вкось чуть ли не до седла располовинил молодого удальца, но дорого обошлась муромчанам эта гибель. В неистовой жажде отомстить за его гибель рязанцы просто смели, втоптали в кровавый песок все жалкие остатки отбивающихся.
И плакал, видя гибель своих сыновей, старый Давид, проклиная тот миг, когда, понадеявшись на то, что прорыв удастся, благословил обоих на бой. Как оказалось, на последний в их жизни.
Однако не забыл муромский князь и про тех, кто еще был жив и находился подле него. Едва лишь надвинулась на них тяжелая черная туча всего рязанского войска, как из муромских рядов медленно выехал всадник. Седую его голову не покрывал шлем, из глаз ручьем текли слезы, и только по развевающемуся алому корзну можно было признать в этом ссутулившемся старике князя Давида Юрьевича.
Подъехав к князю Константину, он неловко полуслез-полусполз с коня, тяжело опустился на одно колено и, склонив голову, протянул победителю свой меч рукоятью вперед в знак покорности и безмолвной просьбы о пощаде всех муромцев, пока еще живых. И судорожно дергались от падающих на них жарких слез князя стебельки луговых трав.
Константин, в свою очередь, тоже спешился, подошел к Давиду, принял его меч и помог старику подняться.
– Господь видит, что я не хотел гибели твоих сынов, – глухо сказал он, с жалостью глядя на муромского князя.
– Только я сам во всем виноват, – хрипло прошептал Давид и затрясся от рыданий, припав к плечу Константина.
– Зачем ты вообще пошел на меня? – не зная, что еще сказать, с досадой спросил тот, неловко приобняв несчастного отца. – Жили мирно, друг другу не мешали, и на тебе.
– Не своей охотой я поднял меч, – выдавил тот. – Сам, поди, ведаешь, что мы уже давно в сподручниках у владимирцев. Куда повелят, туда и идем. А иначе… Сказали под Липицу идти – пошли. Повелели на Рязань рать двинуть… – Он не договорил, и плечи его снова затряслись.
– А не пошел бы ты ныне – ничего бы они с тобой не сделали, – Шепнул Константин. – Разбил я их обоих у Коломны. Юрий мертв, да и Ярослав еле живой – не знаю, довезу ли.
– Думаешь, утешил? – откачнулся от него Давид и невидяще глянул на Константина красными от слез глазами. – Ты мне токмо еще горшую боль дал. Стало быть, дважды я в их смерти повинен. Когда полки сбирал и когда ныне утром благословил их в бой. – Он вновь жалобно всхлипнул. – То за мои грехи столь тяжкую кару ниспослал на меня господь. Облыжно [45] я дядьев твоих оболгал пред Всеволодом Юрьевичем. Ровно десять годков всевышний ждал покаяния моего за тот грех смертный, да так и не дождался [46] , вот и… – не договорив, он вновь заплакал.
45
Облыжно – здесь: ложно (ст. – слав.).
46
Давид Юрьевич вспомнил здесь события, произошедшие 22 сентября 1207 г., когда он вместе с братьями Константина Глебом и Олегом выступил в роли одного из главных обвинителей шести рязанских князей перед Всеволодом Большое Гнездо, который повелел их схватить и продержал в темнице вплоть до самой своей смерти.