Знак неравенства
Шрифт:
Алена в одиночестве выпила чаю, попробовала посмотреть в гостиной телевизор, но услышала, что Эммануил прекратил наигрывать — наверное, ему это мешало. Что-то стукнуло. Может быть, он уронил статуэтку. У него на рояле стояла маленькая черная нимфа, пузатенькая, кривоногая, с толстыми бедрами, огромными висячими грудями и плоским лицом с выпяченными губами. Символ плодородия какого-то африканского племени. А может, он вовсе и не ронял этот символ. А стукнул себе по пальцам крышкой от рояля, потому что в доме ходит чужой. Чужой и не очень честный человек.
Девушка выключила телевизор
Алена села в кресло и стала смотреть на медленно темнеющее небо. За окном еле заметно качались ветки лип. Наверное, в середине лета здесь чувствуется, как пахнут липы, сладко, томительно… Вид из окна и правда хороший, хоть в этом не пришлось врать… И тихо, очень тихо… Недавно построенные большие дома приглушают звуки мчащихся машин…
Когда девушка проснулась, за окном уже светало. Она проспала всю ночь в кресле. Эммануил укрыл ее мягким клетчатым пледом, а она даже не слышала. Алена сняла плед, аккуратно свернула его вчетверо, положила на застланную кровать. Подошла к окну. Ветки липы с маленькими бледно-зелеными листочками недвижно темнели на светлеющем небе. Алена приоткрыла фрамугу, глубоко вздохнула. Хороший, чистый воздух. Прекрасный район. Как будто не в Москве.
В прихожей Алена привычно взглянула на себя в профиль, на растущий день ото дня живот. На телефонном столике она увидела маленький блокнот и ручку. Чуть подумав, написала: «Простите меня, пожалуйста». Она достала из большой полупустой сумки белый свитер, в котором приехала к Эммануилу, набросила его на плечи. Тихо повернув дверную ручку, вышла и захлопнула за собой тяжелую дверь.
Выйдя на пустынную улицу, она остановилась. Есть что-то необыкновенное в начале любого дня. Самые первые минуты, когда разгорается день… Так редко выходишь в это время на улицу… Даже дворников еще не видно. Вот разве что в деревне женщины на рассвете идут первый раз подоить коров… Интересно, смотрят ли они на небо, когда бегут в коровник с чистым подойником. Скорей всего — смотрят. И поют потом бесконечные песни про что-то очень простое и главное, наивно рифмуя «небушко — хлебушко»…
Алена несколько раз вдохнула полной грудью. Если идти пешком, то как раз к завтраку она попадет к себе домой. У нее останется еще время, чтобы принять душ, позвонить Кире и… просмотреть в памяти телефона, кто звонил за эти дни.
Абсолютно голый Эмиль лежал на разобранной постели. Лениво нажимая на кнопки
— М-м-м… — промычал он с удовольствием. — Присядь-ка…
— Ты просто как Тарзан сегодня… — засмеялась Вика. Эмиль неторопливо залез ей рукой под рубашонку, продолжая мычать. Вика осторожно села ему на грудь, взяла его руки в свои и нерешительно проговорила:
— Эмиль… Я так хочу ребенка… Мне скоро уже тридцать лет…
— Как?! — испуганно воскликнул Эмиль. — А я думал — двадцать… Мы так не договаривались…
Девушка мягко, но серьезно ответила:
— Мы ни о чем с тобой не договаривались, правда, Эмиль?..
Он попытался сохранить шутливый тон:
— Кое о чем смогли договориться… — и снова запустил ей руки под рубашонку.
— Почему ты так боишься, что я забеременею? — спросила Вика, не убирая его рук.
Эмиль с силой сжал ей грудь, так, что она ойкнула.
— А я не боюсь. Я просто не хочу этого. Ты же не будешь жить вместе с моей Мананой?
Вика, не очень понимая, шутит он или нет, осторожно проговорила:
— Не буду, конечно…
— Правильно. А бросить я ее не могу. Она мне троих детей родила. Как же я ее к старости брошу? И тебя тоже одну с ребенком не оставишь, так? И как быть?
— Ты что, серьезно — про то, что всем вместе жить? А она согласится?
Эмиль кивнул:
— Она женщина ученая — битая. Она все делает так, как я говорю. И счастлива от этого. А ты вот, — он притянул ее к себе, — лошадка норовистая… И очень мне поэтому нравишься… Ты другая, я тебя еще не объездил… — Перевернувшись, он притянул ее к себе. — Я и не думал, что ты хочешь рожать… Ты не помнишь разве, когда ты сама у меня появилась?
— Помню, — тихо ответила Вика.
— Вот именно. Манана ждала третьего. Была толстая, уродливая и капризная. Ты тоже хочешь стать такой?
— Ага, — кивнула Вика.
— Но ты, надеюсь, понимаешь, что тогда придется сделать мне? Сама скажи…
— Ты найдешь тонкую и красивую?
— Конечно. Как же я могу беспокоить беременную женщину? Своими грубыми желаниями? — Он подмял девушку под себя, пытаясь овладеть ею.
Вика оттолкнула его руки и выскользнула из-под него.
— Извини. — Она встала. — Одевайся и уходи, Эмиль. Если все правда, что ты говоришь, ты — чудовище.
Эмиль внимательно посмотрел на любовницу:
— Ай-яй-яй… Все неправда, но я уйду.
Он потянулся, спокойно встал, накинул рубашку, резко влез в плотные шелковые джинсы и, стараясь скрыть раздражение, рывком застегнул застрявшую «молнию».
— Подойди ко мне, девочка.
Вика подошла к нему:
— Что?
Эмиль со всего размаху ударил ее по щеке. Девушка отступила от него на шаг:
— Ты что, с ума сошел?
Эмиль, не отвечая, взял обе ее руки, завалил девушку на постель, прижимая коленом, выдернул свой ремень и, крепко держа ее левой рукой, начал бить им.