Знак судьбы
Шрифт:
Губы девушки слегка приоткрылись, она взглянула на Дональда с удивлением, потому что таким она не видела его раньше, и сама ощутила неизведанное доныне смятение чувств. Но это не любовь… или все-таки любовь? Констанция не могла точно ответить: ее нынешние чувства были совсем не похожи на те, что она испытывала к Уиллу Хедли. Может, это жалость? Нет, уж кого-кого, а Дональда она жалеть никак не могла. Будь он одет в лохмотья и просил бы милостыню на дороге, он все равно не вызвал бы у нее чувства жалости. Констанция так и не смогла определить, как она относится к Дональду. Девушка поняла, что он позволил ей заглянуть под маску своей надменности, где ее взору предстала вся глубина его одиночества. Сама Констанция
Когда Дональд обнял ее и резко притянул к себе, у Констанции перехватило дыхание, и она прошептала:
— Мы же на главной дороге.
— Ну и что? Разве в это время в воскресенье мы встречали здесь кого-нибудь? — Твердые, ищущие губы Дональда припали к губам девушки. Завершив поцелуй, Дональд, не отпуская Констанцию, посмотрел ей прямо в глаза. — Ровно через две недели мы поженимся, и уж тогда все время будем вместе.
У девушки вырвался нервный смешок, она высвободилась из объятий Дональда, и они пошли рядом, взявшись за руки.
"Через две недели в это время мы уже будем мужем и женой", — подумала Констанция. А ведь еще много дней назад она решила сказать Дональду, что не сможет выйти за него замуж. Но потом спросила себя: что же тогда ждет ее в жизни, какие перспективы выйти замуж, если она отвергнет эту возможность? И Констанция поняла, что ее ожидает судьба даже не Барбары, а Анны, и уже одна эта мысль была невыносимой. Она хотела иметь мужа, свой дом и детей, много детей. Совсем недавно Констанция прочитала в женском журнале статью о том, что рождение детей и интересная работа — огромная компенсация для женщин, вступивших в брак без любви. И кроме того, говорилось в статье, подобные союзы становятся более счастливыми и долговечными, чем ранние, так называемые "браки по любви", когда невеста смотрит на мир сквозь розовые очки.
И еще одно обстоятельство вызывало у нее тревогу: Констанция не знала, приживется ли она в деревенском доме. Ей нравились родители Дональда, да и она им, похоже, тоже, но все-таки чувствовалась какая-то натянутость в их отношении к девушке. Такой манеры поведения, скорее, можно было бы ожидать от слуг, и это ставило Констанцию в неловкое положение. Успокаивало лишь то, что там будет жить Мэтью. С ним Констанция чувствовала себя легко и непринужденно. Казалось, Мэтью, в отличие от Дональда, вырос совсем в другом мире. Он был более утонченный, более ласковый. Констанция с удивлением поймала себя на мысли, что постоянно дразнила Дональда, а вот Мэтью — никогда. Возможно, потому, что Мэтью был неразговорчивым и довольно застенчивым. Таким он и остался.
Некоторое время они шли молча, а Констанция не любила долгой тишины, ей всегда хотелось нарушить молчание.
— Мне показалось, что сегодня Мэтью выглядит очень хорошо, — заметила она.
— Да, он себя неплохо чувствует, и если бы ездил на лошади, а не ходил так много пешком, то чувствовал бы себя еще лучше. Стоит мне только упустить его из виду, как он уходит далеко за холмы с книгой. Он так может ослепнуть, и я ему об этом сказал. Будь у него здоровье получше, Мэтью мог бы стать хорошим учителем. Понимаешь, у него большая тяга к знаниям. — В голосе Дональда прозвучала гордость, как будто он говорил о своем сыне.
— Да, мне тоже так кажется, — кивнула Констанция.
— Кажется! Это точно. В Хексем и Эллендейл он ездит только затем, чтобы покупать книги. Кстати, я вспомнил, в следующую пятницу мне надо будет поехать в город на рынок, а ты собиралась приехать к нам, чтобы познакомиться с моими дядей и тетей. Ладно, тогда я пришлю за тобой пораньше Мэтью, а он приведет
— Упаду, упаду, — рассмеялась девушка, — ты же знаешь, какая из меня наездница. Не то чтобы я не люблю лошадей, просто не умею на них ездить. Другое дело Барбара, она скачет не хуже любого мужчины. Жаль, что мы не могли держать лошадей, Барбара была бы очень рада.
— Барбара стала какой-то мрачной.
— Ты думаешь?
— Я это вижу. Это потому, что она не хочет расставаться с тобой. Вполне понятно! Никто не хочет расставаться с тобой, но их потеря — это моя находка. — Дональд прижал к себе руку Констанции и произнес необычайно мягким тоном: — Знаешь, я еще несколько лет назад решил, что добьюсь всего, чего хочу, а на тебе я хотел жениться еще с детства. Но, несмотря на это, было много дней и ночей, долгих ночей, когда я сомневался в своих возможностях… и вот я добился своего. — Голос Дональда начал набирать силу. — Ты хоть знаешь, Констанция, что я к тебе чувствую? — Не дождавшись ответа, он продолжил: — Нет, ты не можешь знать, я и сам не в силах объяснить это чувство… как же его назвать?… Восторг, вот как! Я испытываю состояние восторга каждый раз, когда смотрю на тебя.
— Ох, Дональд, не надо, не надо. Ты вгоняешь меня в краску. Можно подумать, я какая-то важная персона.
— Так оно и есть. Посмотри на меня. — Дональд потянул Констанцию за руку, и когда она, робко улыбаясь, взглянула на него, сказал: — Да, ты для меня самая важная персона. Запомни это. Для меня нет никого важнее тебя, и сожалею я только об одном.
— О чем же? — спросила Констанция.
Дональд указал на железные ворота особняка.
— О том, что они закрыты. Если бы я был волшебником, то сделал бы так, чтобы они распахнулись перед нами. Привратник держал бы их широко раскрытыми, мы проехали бы по дорожке в карете, запряженной резвыми лошадьми, а лакеи, выбежав на ступеньки, распахнули бы двери дома. Они бы подали тебе скамеечку, чтобы тебе удобно было выбираться из кареты, склонили бы передо мной головы, а старший лакей спросил бы: "Надеюсь, поездка была приятной, сэр?" Мы бы прошли через холл и поднялись по лестнице в наши апартаменты… не в комнаты, а именно в апартаменты, и я помог бы тебе снять шляпку и накидку. А потом наблюдал, как ты надеваешь красивое платье, чтобы мы могли вместе спуститься в столовую…
В этот момент они как раз подошли к воротам особняка, Констанция вцепилась в ржавые железные прутья, прижалась к ним лбом. Тело ее содрогалось от смеха, и когда она обернулась, лицо ее было мокрым от слез — так сильно она смеялась.
— Тебе это кажется смешным? — сухо спросил Дональд.
— Конечно, Дональд, конечно, потому что для этого должно свершиться настоящее чудо, не так ли?
Прежде чем ответить, Дональд некоторое время изучающе смотрел на Констанцию.
— Если бы я рос в этом доме, как его сын, то мы и по сей день жили бы здесь. Я знаю это, нутром чувствую.
— Не говори глупости. — В голосе Констанции прозвучали властные нотки. — Ты был тринадцатилетним мальчишкой и не смог бы сотворить никакого чуда, не сможешь и сейчас. Да и не чудо требовалось тогда, а тридцать тысяч фунтов, хотя, насколько я понимаю, это всего лишь дало бы нам небольшую отсрочку. — Лицо ее стало серьезным, и следующая фраза прозвучала как утверждение, а не как вопрос: — Ты всегда страдал от того, что не был официально признан его сыном, так ведь? — Увидев, что подбородок Дональда напрягся, а на скулах заиграли желваки, Констанция торопливо добавила: — Ох, прости, Дональд, я… я не хотела тебя обидеть. Уверена, ты, со своей прозорливостью и настойчивостью, обязательно попытался бы что-нибудь предпринять, даже в том юном возрасте. Поверь мне, — девушка взяла Дональда за руку. — Я ни в коем случае не хотела обидеть тебя. Веришь?