Знакомство с Николь

Жарков Вадим

— М-м-м…

Он был настолько сильный и одновременно ласковый, что я плохо справлялась с утекающими из тела силами. Бессонная ночь, алкоголь, шалости в ванной — всё приятно лишало контроля под его жёстким телом. Мы припали друг к другу губами, гудящими от страдальческих стонов, а в это время Кирилл перемялся с руки на руку, готовясь к новому изматывающему подходу.

Я была на грани того, чтобы кончить только от осознания, что нахожусь с ним в кровати… это доводило до судорог в мышцах бёдер, до пронзительного напряжения в налитой груди от каждого случайного прикосновения.

Он

вдруг распрямился и помог мне приподняться на колени, усаживая на член в вертикальном положении. Я уже плохо соображала, но послушно размякла в объятиях, принимая его глубже. Заёрзала, стоило Соколову сжать меня за грудь и потянуть за соски, почувствовала, как внизу стало неприлично мокро.

Кирилл помедлил, похотливо наблюдая за тем, что происходит у нас между ног. Огладил меня по спине, поднимаясь к лопаткам, убрал за ухо мокрые пряди и склонился ближе. Опустил веки и приоткрыл рот, собираясь что-то сказать.

— Я… тебя люблю, — о, Боже!

Я продрогла, ощущая, как внизу резко сжалось и замерло за секунду до оттянутого облегчения. Стук сердца расслышался в ушах, набирая сумасшедшее число ударов. Я тихо пискнула, переходя на крик, и почувствовала, как туго сжимаю его член.

— М-м-м… я сейчас кончу, — выдохнул Кирилл и запрокинул голову.

Все ощущения сосредоточились внизу живота. Он запульсировал, когда я затряслась от последних спазмов и смогла втянуть воздуха, алчно наблюдая, как Соколов, цепенеет от удовольствия.

Пускай я так и не обскакала его на конкурсах, не взяла первое место. Зато Кирилл признался мне в чувствах и показал в наступающем расвете это выстраданное выражение лица…

Глава 33. Начало нового года

— Ту-ту-ту, ту-ду… ду- ту-ту-ту-ту,—

как же я полюбила эту песню! Из мониторов высвободились щипки басовых струн, сливающиеся с ними клавиши и озорной приставучий напевчик…

Позади остался учебный год. Робость, скромные мечты когда-нибудь запеть — всё кануло в память, которой я уже особо не доверяла. Неужели я могла жить без сцены? Не работать в караоке?! Бояться чужого осуждения — это и вправду было со мной? Это в прошлом: как и огромное желание напроситься к Надин, вера в свою прирождённую примитивность, каждодневные надрывные репетиции, тревога за потерянное зря в детстве время… Ах, могла бы я пойти учиться вокалу в пять лет. Мне не пришлось бы начинать с нуля и проигрывать ровесникам. Проигрывать Соколову… Ха! Ещё чего!

Оставаться им сделанной — вот отборный сорт наслаждения.

Он эффектно пританцовывал, щёлкая пальцами свободной руки под вступление нашей дуэтной песни. На этот раз на нём была надета белая рубашка с небрежно закатанными рукавами, бабочка под цвет моего платья, узкие брюки, а вместо пиджака — чёрная приталенная жилетка. Но даже строгий ремень и начищенные лакированные туфли, как у культурного аристократа, не могли замаскировать его хулиганскую натуру. Слегка вьющиеся волосы, уложенные на бок, обворожительно спадали Кириллу лоб, а ямочки не оставляли его розоватых щёк.

Позади

остались и наши совместные ночёвки. Экскурсии в Будву, Тиват, да и конкурс уже практически подошёл к концу — дуэт был завершением программы.

—* I’m,— бархатно вступил Соколов в микрофон, улыбнувшись мне. —Dreamin-n-ng…

of a white

Chris-stmas-s-s…— ловя его каждое невесомое слово, отдающее густыми низами и мелким вибрато, я следила, как он поднимается по октаве и не могла оторваться от исполненных мягкости серых глаз. —Just like the one-es I used to know!

Мёд — так сладко оплетать мелизмами окончания, словно между ними протягивались янтарные ниточки.

Кирилл обратился в зал, а я — за ним. Там, в темноте завороженно наблюдали сотни местных зрителей, пришедших на праздничный концерт. Мерцали вспышки и пристально наблюдало жюри.

—Where the treeto-ops,— соблазнительно понизил Соколов голос. —Glisten-n-n,

A-a-and…— и с предыханием достал до предела. —children listen

to hear, —снова расслабленно зазвучал из груди. —sleigh bells… in the snow,

the snow.

Он продолжил мурлыкать второй куплет внушительнее, повышая напряжение, а я, покачивая бёдрами, разглядывала уходящие вдаль переполненные ряды. Это настоящее сумасшествие: стоять в одном сверкающем от снимков и софитов платье, совсем не защищающем от чужого внимания — даже наоборот — и не быть занятой исполнением песни. Ждать своей очереди прямо посреди сцены, улыбаясь разглядывающим меня иностранцам…

От прохладных потоков воздуха, штурмующих оголённую кожу ног и плеч, можно было впасть в тревогу. Но изнутри меня подстёгивало зноем каждый раз, как Соколов оборачивался, повествуя одной мне эту мелодичную рождественскую песенку. Будто за нами не подсматривали все эти улыбающиеся люди, строгие дядечки за судейским столом и даже вокальная семейка…

Он нежно улыбался, и я не могла не думать о том, что до последнего не красила губы перед выходом. В качестве успокоительного средства мы нескромно целовались и не всегда втихаря.

—May your days, may your days, may your days… be merry and bri-i-i-ight,

And may all… of your Christmases… be white!— его мужественный голос стих в мониторах на неожиданном стаккато, резко увенчавшем фразу.

А вот и настала моя очередь. Все те же слова, только переиначены акценты.

—I-i-i-i-i’m dreamin-ng,— легко прошлась я лесенкой, —of the white… Christmas!— и обернулась к Кириллу. —Ju-u-ust like the ones I used to kno-o-o-ow!