Знакомьтесь - Балуев!
Шрифт:
Подгорная, потупившись, спросила шепотом:
— А во мне вы нашли что–нибудь хорошее?
— А как же! — весело сказал Балуев. — Вот это самое хорошее нашел, что ты в себе хорошее ищешь. А нехорошее в тебе пока то, что ты хорошее мало у других ищешь.
— Я буду стараться, Павел Гаврилович.
— Знаю! — сказал Балуев весело и снова строго предупредил: — Значит, помни: ты по своей должности поставлена людей обличать. Но не каждый из нас до своей должности душой дорос. Значит, надо подтягиваться к соответствию. Тогда даже требовать будут, чтобы ты ими руководила по всей линии жизни,
После таких разговоров Подгорная, собираясь в отъезд, стала укладывать в свой рюкзак выходное платье. Заметив это, Пеночкина с торжеством воскликнула:
— Ага, попалась! Тоже, значит, в кого–то влюбленная?
— Да, — сказала Капа, — именно влюбленная.
— Ну скажи, Капочка, дорогая, в кого, скажи!
— В Балуева, вот в кого!
— Да что ты! — ужаснулась Зина. У нее даже лицо побледнело и сразу обозначились все веснушки. — Он же женатый и детный! Это же ужас, что может получиться! — И тут же объявила: — Хоть это и нехорошо с моей стороны будет, но я про него в партком скажу, а про тебя — Витьке Зайцеву. — Она всплеснула полными короткими руками и, ломая пальцы, с горестным ожесточением воскликнула: — А я еще тебя лучше себя считала!
Капитолина обняла подругу, сказала на ухо:
— Глупая, я же пошутила. Я же в него совсем иначе влюблена.
— Все равно, никак нельзя, раз человек женатый, — сердито упиралась Пеночкина. — Скажем, он тебе с идейной стороны понравился. Все равно нельзя. У нас в школе преподаватель физкультуры был. Офицер, на войне раненный. Я ему письмо просто как герою написала. А он меня почище, чем Онегин, отчитал. Еле упросила письмо на педагогическом совете не обсуждать. Ты не думай, что я жизни не знаю. Я все свои ошибки из нее помню. И просто решительно тебя предупреждаю: не смей!
Но на этом Пеночкина не успокоилась. Каким–то путем собрав сведения о жизни Балуева, она как бы между прочим говорила Подгорной:
— А наш–то начальник перед своей женой подхалимничает. Отправляли в Москву на ремонт водолазные компрессоры, он с ними ей цветы отослал. Другие люди рыбу свежую, а он — цветы. Она же у него ученая, а он просто так, недоучившийся практик.
В другой раз сказала небрежно:
— Нас Балуев все воспитывает, а у самого дочь привела на квартиру парня и сказала родителям: «Знакомьтесь: мой муж». У себя дома не может порядок навести, а нас здесь считает какими–то от него зависимыми. А линейного механика Сиволобова, с которым на фронте дружил, знаешь как унизительно на жилплощадь оформил? Пришел Сиволобов с Кринкиной в контору объявляться о женитьбе, а Павел Гаврилович говорит: «Ладно, квартиру я вам выхлопочу, только ордер будет на имя Кринкиной». А она меньше года на производстве. Понятно, механику стало неловко. А Балуев ему так неприлично сказал: «Ты, говорит, уж раз был неправильно женатым, подорвал доверие. Вот поэтому и закреплю тебя за женой жилплощадью». Очень он грубый человек, нетактичный. Разве можно с бывшим летчиком, как с крепостным, обращаться?
— Ну, а что Сиволобов ответил?
— Совсем человек без самолюбия оказался, снова перед Кринкиной начал извиняться, что ошибка в жизни была. И даже поблагодарил Балуева за строгое предупреждение. И с
Подгорная гневно блеснула черно–лиловыми глазами, спросила:
— Ты о чем с ней говорила?
— Пожалуйста, не вскакивай, — оборвала Пеночкина, — и глазищами на меня не сверкай, не скалься. Я сама, как и все, чуткая. Предлагала у нас третью койку поставить. Хвалилась: у радиографисток работа чистая и заработок большой.
— А еще что говорила?
— Про тебя только. Что ты самая наилучшая мне подруга и дружить с тобой — одно удовольствие и что она тебе больше, чем я, понравится.
— Значит, уступала свою подругу?
— А как же! Я тоже на самопожертвование готова. Нельзя, чтобы человек себя одиноким чувствовал.
— А ты себя никогда одинокой не чувствуешь?
— Ну что ты, Капочка! — снисходительно улыбнулась Пеночкина. — Ведь полно у нас людей хороших! Что я, дурочка, вдруг от них на отшибе оказаться! Мне все улыбаются, и я тоже. Разве в такой обстановке можно одиночество испытать? Даже если захочешь, все равно не получится.
Но как ни пыталась Подгорная следовать советам Балуева, чтобы проще держать себя со сварщиками, плохо это у нее получалось.
Василий Марченко каждый раз, когда она приступали к просвечиванию стыков, напускал на себя легкомысленный, беспечный вид.
— Привет, светоноска! — восклицал он, расшаркиваясь, и, склонившись, делал кепкой движение, словно обметал землю у ее ног. — Позвольте вашу кастрюльку!
Брал свинцовый контейнер и нес к трубе.
— Клянусь! — говорил он торжественным тоном. — Все шовчики непорочные, как и я сам лично. Не верите на слово, желаете убедиться? Предупреждаю: бесчестия не потерплю, стреляюсь в висок соленым огурцом. — И спрашивал умиленно: — А что ты, Капочка, такая сосредоточенная! Томишься одиночеством? Желаешь, могу по доброте на тебе жениться! Предлагаю одну пару рук, одну штуку сердца и титул супруги сварщика седьмого разряда.
— Не паясничай! — сердито отстранялась от него Подгорная.
— Я же не паясничаю, — усмехался Марченко. — Это я так, перед тобой раболепствую.
— Ты побереги веселость, — зловеще советовала Подгорная. — Просвечу стыки, что тогда скажешь?
— А у меня лицевая мускулатура чрезвычайно развита. Умею скрывать любое состояние духа. Гляди: го, го! Смеюсь. А у меня в данный момент только скорбь и отчаяние.
Пока Подгорная просвечивала стыки, Марченко не отходил от нее. Вытягивая, как гусь, длинную шею, следил за каждым ее движением.
— Я человек добродушный, — говорил он насмешливо, — не думаю про каждого, что он на плохое способен. А ты только подлости в людях ищешь. Магазины без продавцов пооткрывали, люди без кондуктора в автобусах ездят, на честность. А ты взяла себе сыщицкую специальность и гордишься. Вы для нас, если хочешь знать, типичное наследие капитализма.
У Капы от обиды побледнели нос и щеки. Она произнесла металлическим голосом:
— Опять! Смотри: подрезы! Работаешь на чрезмерно большой силе тока. Я же тебя в прошлый раз предупреждала!