Знал бы прикуп
Шрифт:
— Откуда?
— От него. Он сказал, что у вас встреча и что вы взялись ему помочь.
— Он сказал, где встреча?
— В какой-то гостинице.
— Мы разминулись. Наверное, кто-то из нас перепутал время. Когда я пришел, его не было.
Мне было не по себе. Непросто говорить с женой о ее муже, как о живом, когда знаешь, что он мертв.
— Может быть, он ждет вас там? — предположила она.
— Вряд ли. В нашем деле все должно быть точно. Если что-то
— Какая гостиница?
Я испугался. Не хватало, чтобы она все увидела своими глазам и.
— Это бессмысленно, — уверенно сказал я. — Его там быть не может.
— Тогда где он?
— Откуда мне знать?
Она молча сосредоточенно поразглядывала меня.
И вдруг спросила:
— Это ваша знакомая?
— Кто?
— Женщина, которую увезли. Она вышла от вас.
— Вы все видели? Кто ее увез?
Она не слышала вопрос. Ее интересовало другое:
— Это ваша женщина?
— А что? — Я не знал, как реагировать на ее вопросы. Выгораживать лже-Шрагину или отказаться от нее. Первое было чревато неприятностями, второе выглядело бы неубедительно.
— Вы давно ее знаете?
— Не очень.
— Откуда?
— Вообще-то это мое личное дело, — заметил я. — Я же не лезу в ваши дела.
— Лезете. Думаю, вы с ней заодно. Я растерялся:
— В каком смысле?
— Сначала я думала, что она всего лишь его любовница, но теперь уверена, что вы — ее сообщник. И вы оба хотите обмануть моего мужа.
Слова «кинуть» она, похоже, не знала. Свое понимание происходящего излагала интеллигентным тоном и языком. Но я почувствовал озноб на спине. Только этой ее версии на мой счет пока и не хватало.
— Как вы узнали мой адрес? — спросил я. Она усмехнулась. Ответила:
— Вы ошибаетесь. Следить не в моих правилах.
Я знала фамилию, адрес узнала через справочное. Пришла к вам только потому, что волнуюсь за мужа. И, как убедилась, не напрасно.
— Я не знаю, где он, — повторил я.
— Сколько вам надо? — спросила она вдруг.
Я удивленно взглянул на нее.
— Сколько вам заплатить, чтобы вы оставили мужа в покое? — уточнила она вопрос. — Вы и ваша сообщница.
— За кого вы меня принимаете? — изобразил я возмущение.
— За мужчину, который ради денег подкладывает свою женщину под другого.
Я замолчал. Последняя ее реплика была уже не столь интеллигентна. Но оспаривать ее не имело смысла. Эта Шрагина мне бы все равно не поверила.
— Я готова заплатить, — вполне серьезно заявила она. — Сколько вам надо?
— Нисколько, — мрачно сказал я. — Я хотел помочь вршему мужу.
Подумал,
— Бескорыстно? — Она смотрела насмешливо.
— Он сам обратился ко мне за помощью. И предложил гонорар.
— Не сам. По совету вашей общей знакомой… — Слова «наводка» она тоже не знала.
— Тогда я еще не был знаком с ней, — зачем-то сказал я.
— Ой ли?… — Она помолчала. — Значит, от денег вы отказываетесь? — Изучающе глянула на меня. И вдруг заявила: — Чтобы вы знали: если с ним что-то случится, я вам этого не прощу.
Я молчал. Гостья шагнула в прихожую, вновь обернулась ко мне. Неожиданно участливо произнесла:
— Она и вас обманет. Вот увидите. И, прежде чем уйти, сообщила еще:
— Знаете, а я ведь с удовольствием смотрела ваши передачи. И верила им. — Усмехнувшись, добавила: — Как иногда можно ошибиться в человеке…
ГЛАВА 13
Я понял: тянуть нельзя. Уходить из квартиры надо как можно скорее. Взяться за меня могут уже сегодня ночью. Если Шрагина не успокоится и сыщет-таки своего мужа.
Первым делом следовало найти подходящее убежище. В полночь это было не просто, но я уже присмотрел один вариант.
Позвонил Борьке на мобильник. Друг юности, похоже, не спал, откликнулся привычно негромко, с печальной ленцой:
— Слушаю.
— Это я. Мне нужна хата. Есть что-нибудь?
— Когда?
— Сейчас.
Борька, как всегда, не выказал и капли удивления или недовольства. Спокойно спросил:
— На Черемушках подойдет?
— Подойдет. Пустая?
— Да.
— На несколько дней. Ничего?
— Ничего.
— Сейчас подъеду за ключом.
— Погоди, — остановил меня Борька. И ненадолго затих.
Я ждал, что он скажет. Он продолжил:
— Ко мне не заходи. Инок будет стоять у обочины напротив моего дома. Остановишься возле него, он передаст ключ и адрес.
— Что-то случилось? — удивился я. — Почему не заходить?
— Потом, — сказал Борька и отключился. Печальный тон его мог и не быть признаком проблем. Сколько я помнил Борьку, он всегда был при этом тоне и виде.
Он вообще мало изменился за годы финансового процветания. По-прежнему был широкоплечим, похожим на итальянца, курчавым красавцем, от которого млели женщины. По-прежнему был своим пацаном, на которого можно положиться. И к деньгам относился без обожания. Как к возможности не думать о них больше, чем они того заслуживают. Так мы относились к деньгам в ранней юности, когда их у нас почти не было.