Знаменитые самозванцы
Шрифт:
Стефан Мали (Стефан Маленький) был самозванцем, который выдавал себя в Черногории за царя Петра III России, который, как предполагалось, был убит в 1762 году. Он появился в Bocche di Cattaro в 1767 году. Казалось, никто его не знал и не сомневался в нем; действительно, после того, как он изложил свою историю, он не избежал опознания. Один свидетель, сопровождавший государственный визит в Россию, утверждал, что узнал черты царя, которого он видел в Санкт-Петербурге. Как и все авантюристы, Стефан Мали обладал хорошими личными ресурсами. Авантюрист, и особенно авантюрист, который также является самозванцем, должен быть оппортунистом; а оппортунист должен быть способен двигаться в любом направлении в любое время; поэтому он всегда должен быть готов к любой чрезвычайной ситуации. Время, место и обстоятельства в значительной степени благоприятствовали самозванцу в этом случае. Возможно, справедливо будет отдать ему должное за предвидение, намерение и понимание всего, что он делал. В последующие годы он оправдал себя в этом отношении и ясно показал, что он был человеком с мозгами и мог их использовать. Он, без сомнения, был способен не только поддерживать в начале свою предполагаемую личность, но и действовать в новых условиях и в новых обстоятельствах по мере их развития, как мог бы поступить человек с характером и приобретенными знаниями царя Петра. Чезаре Аугусто Леви, который является авторитетом в этом
В то время Черногорией правил владыка Савва, который, проведя около двадцати лет в монашеской жизни, был неподходящим для управления неспокойной нацией, всегда преследуемой турками и всегда ведущей борьбу за существование. Народ такой нации, естественно, хотел сильного правителя, и поскольку они были недовольны властью Саввы, признание Стефана Мали было почти предрешенным результатом. Он рассказал замечательную историю о своих приключениях после его объявленной смерти – история, естественно, интересная для таких предприимчивых людей; и поскольку он заявил о своем намерении никогда не возвращаться в Россию, они были рады добавить такого нового союзника к своей выправительной силе для сохранения своей независимости. Поскольку воля народа была за новичка, владыка с готовностью согласился ограничиться своими духовными функциями и позволить Стефану управлять. Владыка Черногории занимал странную должность – совмещавшую функции священника и генералиссимуса – так что новое разделение труда по управлению было скорее желанным, чем иным для народа страны, где ни один человек не ходит без оружия. Стефан – каким он был сейчас – правил хорошо. Он бесстрашно посвятил себя наказанию за злодеяния, и в начале своего правления расстреливал людей за воровство. Он учредил суды и пытался развивать средства сообщения по всему маленькому королевству, которое, в конце концов, представляет собой не более чем голую скалу. Он даже настолько посягнул на священную должность Саввы, что запретил работу по воскресеньям. Фактически его труды настолько улучшили мировоззрение черногорцев, что в результате навлекли беду как на него самого, так и на нацию в целом. До сих пор, как бы иностранные нации ни верили в подлинность притязаний Стефана, они намеренно закрывали глаза на его новое существование, пока под его правлением маленькая нация Черногории не стала более опасным врагом для всех или кого-либо из них. Но заинтересованные нации беспокоились о продвижении Черногории вперед. Венеция, тогда владевшая Далмацией, была встревожена, а Турция считала нового правителя косвенным агентом России. Вместе они объявили войну. Это был момент, когда Судьба объявила, что Самозванец должен проявить свою скрытую слабость характера. Черногорцы от природы настолько храбры, что трусость неизвестна среди них; но Стефан не осмелился столкнуться с турецкой армией, которая атаковала Черногорию со всех сторон суши. Но черногорцы сражались, пока им не представился шанс после многих месяцев ожидания в виде страшного шторма, который опустошил лагерь их врагов. Внезапным налетом на лагерь они захватили много боеприпасов, в которых они были крайне недостаточны и с помощью которых они добились освобождения от своих врагов. Российское правительство, казалось, тогда осознало важность ситуации и, отправив черногорцам большую помощь в виде военного снаряжения, попросило их снова присоединиться к войне против турок. Императрица Екатерина в дополнение к этой просьбе отправила еще одно письмо, осуждающее Стефана как самозванца. Он признал обвинение и был заключен в тюрьму. Но в надвигающейся войне требовался сильный человек во главе дел; а Сава, которому теперь снова пришлось взять на себя мирскую сторону своей двойной должности, был слабым. Ситуацию спас князь Георгий Долгорукий, представитель императрицы Екатерины, который с государственной проницательностью увидел, что такая отчаянная нужда требует исключительного средства. Он признал ложного царя регентом. Стефан Мали, таким образом восстановленный у власти под столь могущественным покровительством, снова правил Черногорией до 1774 года, когда он был убит греческим игроком Казамугной – как говорят, по приказу паши Скутари Кара Махмунда.
По иронии судьбы именно таким образом погиб настоящий царь, личность которого он принял, несколько десятков лет назад.
Этот самозванец был, пожалуй, единственным в истории народов, кто в конце концов преуспел в своем мошенничестве. Но, как можно видеть, он обладал более высокими дарами, чем большинство его сородичей; он был на высоте чрезвычайных ситуаций, которые представлялись, – и обстоятельства редко благоприятствовали ему.
21 января 1793 года Людовик XVI Французский был обезглавлен на площади Революции, бывшей площади Людовика XV. С того момента, как упала его голова, его единственный сын дофин стал по всем конституционным правилам его преемником, Людовиком XVII. Правда, ребенок-король был в руках своих врагов; но какое это имело значение для верующих в «Божественное Право». Какое значение имело то, что в тот момент он находился в тюрьме Тампль, где он томился с 13 августа 1792 года, уже посвященный уничтожению, в той или иной форме. Тогда ему не было и восьми лет, и поэтому он был легкой жертвой. Его тюремщику, некоему Симону, уже было поручено воспитывать его как «санкюлота». В целях содействия этому ужасному постановлению его учили пить и ругаться, а также принимать участие в неправедных песнях и церемониях Царства Террора. При таких условиях никто не может сожалеть о том, что смерть пришла ему на помощь. Это было в июне 1795 года – тогда ему шел одиннадцатый год. В стрессе и смятении такого всеобъемлющего катаклизма, как Революция, мало кто обратил внимание на смерть, которая при других обстоятельствах, несомненно, вызвала бы международный интерес, если не имела бы значения. Но к этому времени смерть любого человека, пока она была насильственной, была слишком обычным делом, чтобы вызывать беспокойство у других. Террор практически утолил жажду крови. При таких условиях мало внимания уделялось точности записей; и по сей день в повседневной жизни сохраняются практические неудобства и трудности, вызванные тогдашним нарушением упорядоченных путей. Происхождение таких мошенничеств или средств мошенничества, которые сейчас перед нами, неизвестно. Шекспир говорит:
«Как часто вид средств совершить дурные поступки побуждает к совершению дурных поступков».
Истинный или естественный преступник по сути своей оппортунист. Намерение преступления, даже если это всего лишь желание следовать по линии наименьшего сопротивления, является постоянным фактором в таких жизнях, но направление, механизм и масштаб преступления в значительной степени являются результатом возможностей, которые открываются и развиваются из предопределенного состояния вещей.
Вот тогда и открылся тот выход, который представился в конце восемнадцатого века. Франция находилась в состоянии социального хаоса. Фонтаны глубин были взбудоражены, и ни один человеческий разум не мог
На самом деле было предпринято семь попыток выдать себя за умершего дофина, сына Людовика XVI, того «сына Людовика Святого», который, повинуясь указанию аббата Эджворта «вознестись на небеса», отправился куда-то, куда трудно – или, может быть, нецелесообразно – следовать за ним.
Первым претендентом, по-видимому, был некто Жан Мари Эрваго, сын портного. Его квалификация для притворства, по-видимому, была лишь слабой, поскольку он родился в 1781 году, всего за три года до дофина. Это, само по себе, казалось бы, было лишь слабым оснащением для такого преступления; но в сравнении с некоторыми из более поздних претендентов это было не без причины приблизительной вероятности, что касается даты. Это была не первая попытка этого преступника самозванства, поскольку он уже притворялся сыном ла Восель из Лонгвилля и герцога д'Юрсефа. Будучи арестованным в Отто как бродяга, он был доставлен в Шербург, где его объявил своим отцом. Когда он утверждал, что он, как и старик в неподражаемом Гекльберри Финне Марка Твена, «покойный дофин», его история состояла в том, что в детстве его вынесли из тюрьмы Тампль в корзине с бельем. В 1799 году он был заключен в тюрьму в Шалон-сюр-Марн на месяц. Однако ему настолько удалось выдавать себя за Людовика XVII, что после некоторых приключений он действительно обрел немало сторонников – в основном из землевладельцев и духовенства.
Его приговорили к двум годам тюремного заключения в Витри, а затем к сроку вдвое большему, во время которого он умер в 1812 году.
Второй и третий претенденты на честь вакантной короны были неприметными личностями, не обладавшими ни личной квалификацией, ни явными претензиями любого рода, кроме желания приобретения. Один был Персат, старый солдат; другой, Фонтолив, каменщик. Притворство любого из этих людей было бы совершенно нелепым, если бы не его совершенно трагические последствия. Неудачливому самозванцу королевской власти не прощают ничего – даже в эпоху колебаний между мятежом и анархией.
Четвертый претендент был, по крайней мере, лучшим мастером на преступления, чем его предшественники. Это был Матюрен Брюнно – якобы сапожник, но на самом деле бродячий крестьянин из Везена, в департаменте Мэн и Луара. Он был прирожденным преступником, как показало его раннее досье. Когда ему было всего одиннадцать лет, он утверждал, что является сыном лорда деревни, барона де Везена. Он получил сочувствие графини де Турпен де Крисс, которая, казалось, сострадала мальчику. Даже когда обман его родителей был обнаружен, она забрала его обратно в свой дом – но среди слуг. После этого его жизнь стала полна приключений. Когда ему было пятнадцать, он совершил поездку по Франции. В 1803 году его поместили в исправительный дом в Сен-Дени. В 1805 году он поступил на службу артиллеристом. В 1815 году он снова появился с американским паспортом на имя Шарля де Наваррского. Его более амбициозная попытка персонификации в 1817 году в конечном итоге не увенчалась успехом. Он заявил о своих правах, как «дофин» Бурбон при Людовике XVIII, был арестован в Сен-Мало и заключен в Бисетре. Он собрал вокруг себя банду людей дурной жизни, как показывают их различные записи. Один был лжесвященником, другой – заключенным за растрату, третий – бывшим судебным приставом, который также был фальшивомонетчиком, третий – дезертиром; с обычными преступными сопутствующими женщинами, обесчещенным духовенством и тому подобным. В Руане он был приговорен к уплате штрафа в три тысячи франков в дополнение к тюремному заключению на семь лет. Он умер в тюрьме.
Обман в отношении дофина был подобен факельному забегу – как только зажженный факел выпадал из руки одного бегуна, его поднимал тот, кто бежал следом. Брюнно, исчезнувший в тюрьме в Руане, был преемником Анри Гербера, который драматически появился в Австрии в 1818 году. При дворе в Мантоне, на месте своего появления, он назвался Луи Шарлем де Бурбон, герцогом Нормандским. Его рассказ о себе, изложенный в его книге, опубликованной в 1831 году и переизданной – с дополнениями – шевалье дель Корсо в 1850 году, не вызывает никакого уважения к доверчивости его читателей.
История повествует о том, как предполагаемый врач, отвечающий на не распространенное имя Дженаис-Охар-диас, незадолго до смерти дофина сделал игрушечную лошадь достаточного размера, чтобы вместить младенца-короля, отверстие во внутреннюю часть которой было скрыто чепраком. Жена тюремщика Симона помогала в заговоре, осуществление которого было предпринято в начале 1794 года. Другой ребенок примерно такого же размера, как дофин, умирающий или отмеченный смертью от смертельной болезни, был одурманен и спрятан внутри. Когда игрушечную лошадь поместили в камеру дофина, детей обменяли, и маленького короля также одурманили для этой цели. Кажется, что рассказчик здесь либо потерял голову, либо был охвачен сильным cacoethes scrihendi, поскольку он совершенно напрасно снова втягивает в эпизод, адаптированный из троянской истории. Достойный врач с двойным именем изготовил еще одну лошадь, на этот раз в натуральную величину. В предполагаемых внутренностях этого животного, запряженного тремя настоящими лошадьми в качестве одной из четырех упряжек, был спрятан дофин, снова одурманенный. Его перевезли в убежище в Бельгии, где он был помещен под защиту принца Конде. Этот покровитель, согласно его рассказу, отправил его к генералу Клеберу, который отвез его в Египет как своего племянника под именем месье Луи. После битвы при Маренго в 1800 году он вернулся во Францию, где доверил свою тайну Люсьену Бонапарту и Фуше (министру полиции), который познакомил его с императрицей Жозефиной, которая узнала его по шраму над правым глазом. В 1804 году (все еще согласно его рассказу) он отплыл в Америку и отправился на берега Амазонки, где среди знойных пустынь (как он выразился) у него были приключения, способные поглотить зависть менее известных романтиков. Некоторые из этих приключений происходили среди племени под названием «мамлюки» – название которого, по крайней мере, напоминало о его предполагаемых египетских приключениях. Из знойных пустынь на берегах Амазонки он добрался до Бразилии, где некий «Дон Хуан», позднее португальский, а в то время регент Бразилии, предоставил ему убежище.