Знаменитые убийцы и жертвы
Шрифт:
Если Вы сразитесь и проиграете, я диктую условия; если одолеете, я готов признать Ваше право надо мною, потому что Вы его завоевали в честной борьбе, рискуя за это право наравне со мною... К барьеру, Государь!»
Сыщикова доставили к императору, и тот сказал мятежному дворянину:
— Могу и на виселицу тебя, и в крепость, и в солдаты, и в Сибирь, — все заслужил. Но, по твоему собственному разумению, ты не виноват, и тебя карать не следует. Ты останешься в убеждении, что, какое бы я тебе ни назначил наказание, души твоей мне не завоевать. Приказываю: иди и живи. Ты свободен.
Через некоторое время при весьма странных обстоятельствах
Известен также случай, когда польские офицеры в Варшаве (Польша входила тогда в состав Российской империи) выступили против унижений и, понимая, что не могут вызвать на дуэль своего командующего, великого князя Константина Павловича, стали один за другим кончать жизнь самоубийством. После пятого или шестого случая Константин лично принес извинения всему полку и, мало того, изъявил согласие дать на дуэли удовлетворение самому щепетильному офицеру. До дуэли, правда, дело не дошло, но сам факт показателен.
Наконец-то, после столетий внутренней несвободы, у дворянства появилось стойкое ощущение своей самоценности и независимости. Дуэли стали возможностью для новых поколений дворян уйти из-под опеки государства, способом отстоять свои личностные права. Известно, что Николай I был принципиальным противником дуэлей, ему принадлежат слова: «Я ненавижу дуэль. Это — варварство. На мой взгляд, в ней нет ничего рыцарского». Но именно при Николае I случились самые знаменитые российские дуэли и отказ от поединка (чем бы он ни был вызван) стал рассматриваться как абсолютное бесчестие.
Несмотря на официальный запрет на дуэли, многие командиры полков, формально подчиняясь букве закона, фактически поощряли в офицерской среде обостренное чувство чести и под разными предлогами освобождались от тех подчиненных, которые отказывались драться на поединке. Дуэли были легализованы в Российской империи только в 1894 году, в конце царствования Александра III.
МЕТКИЙ СТРЕЛОК
«В Аляску сослан был, вернулся алеутом...» Эта известная цитата из «Горя от ума» — о самом знаменитом русском бретере, картежнике, авантюристе. О графе Федоре Ивановиче Толстом (1782-1846).
В 1803 году в качестве добровольца Толстой участвовал в кругосветном плавании в экспедиции И. Ф. Крузенштерна и за буйное поведение был высажен с корабля «Надежда» на один из островов около Аляски. Некоторое время граф жил среди индейцев, покрыл свое тело татуировками и по возвращении в Санкт-Петербург получил прозвище Американец. Еще одна составляющая славы Толстого — большое количество дуэлей, в которых он принимал участие.
Даже среди завзятых дуэлянтов Федор Толстой-Американец пользовался особой славой. Он дрался везде, со всеми и по любому поводу.
Уже в детстве Толстой обладал, по воспоминаниям современников, незаурядной физической силой, выносливостью и ловкостью, что создавало хорошие предпосылки для успешной военной карьеры. В то же время он уже тогда обладал непредсказуемым, отчасти жестоким характером. В кадетском корпусе он в совершенстве освоил стрельбу и фехтование.
По воспоминаниям Фаддея Булгарина, «...Толстой был опасным противником, он прекрасно стрелял из пистолета, мастерски рубился на саблях, на шпагах фехтовал не хуже Севербека [5]. В поединке был хладнокровен
Как мы уже упоминали, в 1803 году Толстой отправился в кругосветное плавание в качестве члена команды шлюпа «Надежда» капитана Крузенштерна. Это было первое кругосветное плавание корабля под российским флагом. Каким образом Толстой, не служивший на флоте, попал на корабль, достоверно не известно. Марья Каменская, племянница графа, пишет, что Толстой таким образом ловко избежал очередного наказания в Преображенском полку. По ее словам, он выдал себя за своего двоюродного брата-тезку, который числился в составе экипажа, но не желал плыть, так как страдал морской болезнью.
Федор Толстой. Портрет работы неизвестного художника. Начало XIX века
Корабль «Надежда», а также следующий за ним шлюп «Нева» под командованием Юрия Лисянского отплыли в августе 1803 года из Кронштадта. Кроме исследовательских целей, экспедиция должна была также помочь установлению дипломатических и экономических связей России с Японией. После посещения Японии «Надежда» и «Нева» взяли курс на остров Ситка, затем мимо Китая и Макао через Индийский, а затем Атлантический океан и Балтийское море вернулись в Кронштадт. Плавание продолжалось более трех лет, с 7 августа 1803 по 19 августа 1806 года.
На борту поведение Толстого, не обремененного служебными обязанностями, было весьма непредсказуемым. Он часто провоцировал ссоры с другими членами команды, в том числе с самим капитаном. Помимо этого, Толстой позволял себе злые шутки в адрес нелюбимых им членов команды: так, однажды он напоил сопровождавшего «Неву» попа и, когда тот лежал мертвецки пьяный на полу, приклеил его бороду к доскам палубы сургучом. В итоге бороду пришлось отрезать, чтобы пришедший в себя священник смог освободиться. В другой раз Толстой прокрался в каюту Крузенштерна в его отсутствие с любимцем команды, ручным орангутангом, которого Толстой купил во время одной из остановок на островах в Тихом океане. Там он достал тетради с записями Крузенштерна, положил сверху лист чистой бумаги и стал показывать обезьяне, как заливать чернилами бумагу. Затем он оставил орангутанга в каюте одного, а тот стал подражать Толстому на тетрадях капитана. Когда Крузенштерн вернулся, все его записи оказались уже уничтожены.
Подобное поведение оборачивалось для Толстого неоднократным заключением под арест. В конце концов, Крузенштерн потерял терпение и высадил плохого пассажира во время остановки «Надежды» на Камчатке. Дальнейшие подробности путешествия Толстого известны лишь из его собственных, не всегда правдоподобных рассказов. С Камчатки Толстой добрался до одного из Алеутских островов или же на остров Ситка, где провел несколько месяцев среди аборигенов Аляски.
Во время пребывания Толстого на Ситке, а по другим данным — еще в дни остановки «Надежды» на Маркизах, его тело украсили многочисленными татуировками, которые он позже с гордостью демонстрировал любопытствующим. Упомянутый орангутанг, которого вместе с Толстым высадили на сушу, дал впоследствии повод многочисленным сплетням. Согласно одним из них, Толстой во время своего пребывания на Камчатке с обезьяной сожительствовал, а согласно другим — ее съел.