Знаменитый Павлюк. Повести и рассказы

Нилин Павел

Потом Перекресов и Григорий Назарович сели на бревна рядом с Сергеем Варфоломеевичем.

Отсюда было видно, как Тишков зашел в одну избу, затем в другую, пронес какой-то ящик и стал с ним подниматься на трехступенчатое крыльцо чайной.

За ним шла высокая красивая женщина. На ходу она надевала белый передник, завязывая за спиной широкие тесемки.

«Бескудникова Клавдия, — сразу узнал Сергей Варфоломеевич. — Она, точно, Клавка. — И стал думать: — Как же мы, занятно, с ней встретимся сейчас? Я человек женатый, и она, наверно, замужем. А может, она еще и незамужняя?

Как бы там ни было, интересно ее повидать, вспомнить молодость».

И, все время печальный от неизъяснимых и не до конца осознанных огорчений сегодняшнего дня, Сергей Варфоломеевич вдруг душевно взбодрился и еще раз пожалел, что не приехал сюда раньше. Раньше бы он тут во всем разобрался сам и Клавдию бы повидал с глазу на глаз, без свидетелей.

«Все-таки молодость, — опять подумал он. — Всегда интересно, между прочим, ее вспомнить».

А Перекресов спросил Григория Назаровича, кивнув на Тишкова:

— Так что же у него вышло с братом?

— Тут целая история, — сказал агроном. — Тишков и мне не хотел рассказывать...

— Да, я тоже заметил, он чего-то, по-моему, скрывает, — присоединился к разговору и Сергей Варфоломеевич. — Хочет скрыть. Это заметно...

— Да ничего он не хочет скрыть, — будто обиделся за Тишкова Григорий Назарович. — Просто это его любимый старший брат. И ему неприятно, что так случилось.

А случилось, как объяснил Григорий Назарович, вот что. Брат Тишкова, Иван Егорович, стал немножко приворовывать, стал зимой таскать к себе в избу колхозные дрова.

В избе же у него жил Тихон Егорович, тогда еще не председатель колхоза, а просто инвалид. Тихон сказал, что это нехорошо, тем более он, Тихон, коммунист, и ему прискорбно смотреть, как его брат превращается в мазурика.

На что Иван сразу в сердцах заметил, что хотя Тихон и коммунист, но не отказывается, однако, лежать на теплой печи, протопленной ворованными дровами. «И к кому ты жаловаться на меня пойдешь? — спросил Иван. — К Федьке Бескудникову? Так он тоже ворует, хотя и состоит председателем».

Братья поссорились, но вскоре помирились.

Иван дал честное слово, что больше воровать не будет. Однако прошлой осенью, когда Тихона Егоровича уже выбрали председателем колхоза, стало известно, что кто-то продолжает тайно выдаивать колхозных коров. Оказалось, что это делает жена его брата и еще одна доярка — Питателева Татьяна.

Тихон Егорович поймал их ночью на месте преступления, и вместе с ними своего брата, который светил им фонарем «летучая мышь».

Брат Иван упал в ноги Тихону и стал упрашивать не шуметь, не затевать скандала, не губить его, и жену, и ее подругу, вдову Питателеву. Говорил плача, что это они в последний раз. И неужели Тихон теперь пойдет против родного брата, неужели у Тихона хватит совести?

«Хватит», — сказал Тихон Егорович и разбудил членов правления колхоза.

Тут же был составлен акт. Дело передали поутру в суд. И вот сейчас Иван Тишков с женой и ее подруга со дня на день ждут суда. А самому Тишкову Тихону Егоровичу очень жалко брата. Это в самом деле у него любимый брат.

— Вот, оказывается, как это выглядит, — повернулся к Сергею

Варфоломеевичу Перекресов. — А ваш Терентьев, хотя и начальник районной милиции, но сильно напутал.

— Напутал, напутал, — поспешно согласился Сергей Варфоломеевич.

— И вообще я считаю, — сказал Григорий Назарович, — в районных организациях у нас не понимают Тишкова. Я уже это говорил Никитину...

— А мне что же ничего не говорил? — невольно упрекнул его Сергей Варфоломеевич.

— И вам говорил, — напомнил агроном. — Но вы ведь все отмахиваетесь. Вам он показался склочником. Вы поверили Терентьеву. А Терентьев сам не разобрался. Он тоже все говорит с чужих слов...

Григорий Назарович еще о чем-то хотел рассказать, но к приезжим стали подходить колхозники.

Запахло дымком. Это в чайной напротив растапливалась плита.

Сергей Варфоломеевич подивился тому, как Перекресов разговаривает с колхозниками. Уж очень как-то странно. Не все колхозники, наверно, понимают, что это и есть секретарь обкома.

Виктора Ивановича, бывало, за километр видно, что он за человек и какую должность занимает.

Сергей Варфоломеевич все время невольно сравнивает Перекресова с Виктором Ивановичем, который, кажется, и не улыбался никогда. Может, дома с женой улыбался. А на людях всегда был хмурый, недовольный, будто все перед ним виноваты. И, конечно, его побаивались. Не любили, но побаивались. А это и требуется, чтобы побаивались, — убежден Сергей Варфоломеевич.

Он и сам тут разговаривал бы по-другому, если б приехал один.

Его бы Тишков в разговоре не перебивал, как он позволяет себе перебивать даже секретаря обкома. Нет, Перекресов, видно, еще не очень опытный, хотя и говорят, что он крепко берется за все дела в области. Не умеет еще он, видно, разговаривать с народом так, чтобы каждый сразу чувствовал его авторитет. Или, может, у него особая повадка?

Улыбаясь, Перекресов спросил:

— Ну, как, товарищи колхозники, новый-то председатель вас не обижает?

— Кого как, — ответил старик с обросшим жиденькими волосами лицом, похожим на печеное яблоко. И, подумав, добавил: — Какой же это будет председатель колхозу, ежели он никого не обидит...

— Вот как? — удивился Перекресов. — Значит, обижает?

— А как же. Без этого нельзя.

— Неужели нельзя?

— Нельзя, — убежденно подтвердил старик. — Ежели никого не обижать, так порядка никакого не будет. А для хозяйства нужен порядок.

— Значит, как же понять? — спросил Перекресов. — Хороший у вас председатель?

— Поглядим, — усмехнулся старик. — Поживем — увидим. И Тишков еще полностью себя не оказал...

— Ну, это уж ты, дедушка, тень на человека кладешь, — сказал красивый парень в черном бушлате, из-под которого виднелась полосатая матросская тельняшка. — «Не оказал»! — передразнил он старика. — Люди из района приехали, интересуются, приглядываются, а ты даешь такую характеристику. Может, тебе лучше опять Федьку Бескудникова вернуть в председатели? Он-то уж себя оказал...

Разгорелся спор. Парень в бушлате решительно отстаивал Тишкова, хотя никто Тишкова не ругал.