Знамя над рейхстагом
Шрифт:
– Так у вас все готово?
– Так точно. Разрешите?.. Есть!
Сняв телефонную трубку, я вызвал командира полка и передал:
– Сверьте время. У меня девять пятьдесят ровно. Начинайте, Балынин.
Через несколько минут в небо взвились красные ракеты. Грянули артиллерийские залпы. С нарастающим ревом понеслись реактивные снаряды. Командиры подняли к глазам бинокли.
Когда артподготовка закончилась, над брустверами мелькнули зеленые фигуры и ринулись вперед. Пробежав метров двадцать пять, они перешли на ускоренный
Я с волнением наблюдал за происходящим на поле и про себя повторял: "Не отстаньте, родимые, не отстаньте!"
Солдаты двигались, не сбавляя темпа. На ходу они вскидывали автоматы и ручные пулеметы. Мне было видно - часть мишеней опрокинулась. Потом в ход пошли боевые гранаты. Посланные меткими и сильными бросками, они достигали траншеи и взрывались там. Не дожидаясь, пока рассеется дым, люди устремлялись вперед.
"Здорово, - думал я.
– Никакой заминки! Вот бы так в настоящем бою!"
Батальон, не задерживаясь, все дальше продвигался в глубь обозначенной на местности обороны "противника".
Я опустил бинокль. По отдельным репликам и жестам окружающих было ясно, что учение произвело на них хорошее впечатление. Теперь оставалось ждать, что скажет командующий фронтом на разборе.
Подведение итогов учения состоялось тут же, на высотке. Настроение у Еременко не испортилось - он, как и вначале, улыбался, шутил. Из этого я сделал вывод, что "бой", продемонстрированный батальоном Колтунова, ему понравился.
Когда Андрей Иванович начал говорить, я все же был и удивлен и смущен - уж очень лестные слова произнес он в адрес нашей дивизии.
– Учитесь, мотайте себе на ус, товарищи, - сказал он, обращаясь ко всем.
– Так вот и надо действовать в боевых условиях. И я вижу, что сто пятидесятая именно так и будет воевать. Учение хоть и показное, да без показухи. Чувствуется, что люди дисциплинированны, обучены, а боевое управление на высоте. Спасибо, Шатилов, - обернулся он ко мне.
– Получишь сто наручных часов - для отличившихся бойцов и командиров.
Потом Еременко спросил Юшкевича:
– Сколько у вас в резерве солдат и сержантов?
– Тысяча восемьсот человек.
– Передайте их сто пятидесятой дивизии.
– Есть!
– А у нас в резерве сколько?
– обратился он к сопровождавшему его полковнику из штаба фронта.
– Две с половиной - три тысячи.
– Тоже передать Шатилову.
Такой итог разбора был для меня приятнее любой, самой горячей похвалы.
Командующий фронтом уехал, но Юшкевич не торопился отпустить нас. Стоя на склоне и поглядывая на нас снизу вверх, он сердито заговорил:
– Учение учением. Что хорошо, то хорошо. Но успех
– И командарм принялся рассказывать о недостатках, вскрытых в одном из полков, где были допущены грубые нарушения в полевой службе.
Закончив, он подошел ко мне:
– Ну, Шатилов, и от моего имени спасибо. Не подвел. Бывай здоров, - и крепко пожал мне руку.
Конец затишью
На следующее утро, когда я, сидя в своей землянке, пил крепкий чай, мой ординарец Горошков приоткрыл дверь и доложил:
– Товарищ командир, к вам полковник пришел.
– Наш?
– Нет.
– Ну, зови.
Через порог перешагнул невысокий, коренастый офицер. На его округлом лице тревожно поблескивали темные глаза.
– Товарищ командир дивизии, - произнес он подрагивающим голосом с заметным украинским акцентом.
– Прибыл в ваше распоряжение на должность командира семьсот пятьдесят шестого стрелкового полка!
– А вы не ошиблись? Этим полком командует полковник Житков.
– Никак нет, не ошибся. Командующий приказал поменять меня с товарищем Житковым местами. Вот предписание...
– Ладно, - сказал я без особого восторга. Житков считался у нас лучшим, самым сильным командиром полка, а прибывший на его место офицер как раз вчера на разборе был подвергнут критике за упущения в полевой службе. Садитесь-ка чаю попить.
– Нет, товарищ командир дивизии, разрешите сначала доложить, за что я отстранен...
– Не надо. С меня хватит того, что я уже знаю. И давайте условимся: о том, что было, - забудем. Как будто ничего и не было. И я вам никогда ни о чем не напомню, если вы сами не дадите для этого повода.
Несколько мгновений офицер молчал, силясь подавить улыбку, а потом радостно отчеканил:
– Разрешите мне в полк бежать?..
Чувствовалось, что он тронут оказанным ему приемом и что в недостатке рвения его, видимо, не придется упрекать.
Позже я узнал, что на командной должности он недавно. С непривычки дела у него шли неважно. Его, как я понял, преследовала боязнь показаться недостаточно исполнительным и расторопным. А это порождало поспешность, которая, не опираясь на достаточный командирский опыт, служила причиной различных просчетов и промахов.
Новый командир полка еще многого не знал и не умел, а стало быть, нуждался во внимании и помощи.
* * *
Дня через три после учений к ним прибыло пополнение. В большинстве своем это были бойцы, выписанные из госпиталей.
– С таким народом можно воевать!
– убежденно сказал мне комбат Давыдов после приема пополнения.
Такого же мнения были и другие офицеры.
Наконец-то мы смогли более или менее прилично укомплектовать роты. Их численность теперь доходила до 70-80 человек - совсем неплохо для фронтового времени.