Знание-сила, 1997 № 03 (837)
Шрифт:
Сокращенный перевод с французского Ирины Кулик.
Александр Якимович
Комментарий к Юлии Кристевой
Фрагмент статьи, опубликованной в № 10 «Художественного журнала».
...Кант говорил, что существуют два чуда: звездное небо над головой и моральный закон в душе. По солидному, «культурному» консерватизму тоскуют не только политики (притом не только консервативные), но и, что совсем любопытно, многие вожди постмодерна и постструктурализма. Даже у «диагностов цивилизации» — Поля Бирилио, Петера Слотер дайка, даже у Бодрийара —
Следовательно, нужны прочные основания и желательно даже «вечные ценности».
Может быть, Кристева считает, что идея «вечных ценностей» и «вперед, к Канту» является надпартийной, метагрупповой и антистайной идеей? Положим, если на этой основе могут договориться" между собой Лувр, Сорбонна и Центр ГХомпиду, то можно счесть «вечные ценности» своего рода духовным де Голлем, которого всяко чтить надлежит. Если бы Москва была Парижем, тогда стоило бы прислушиваться к Кристевой: ведь ее высоколобые «вечные ценности» наверняка объемлют собой не только Флобера, но и Жене, не только Рембрандта, но и Пикассо, не только Гете, но и де Сада и Ницше.
Здесь перед нами такой своеобразный консерватизм, который учит ценить «классику всего», в том числе и классику антиклассики, и корифеев перехода через грань отцовского разума и материнской морали. Когда кругом и везде, до горизонта, один только Текст, коего Знаки имеют в виду только друг друга и работают лишь с другими Знаками, но вовсе не предполагается никакого Означаемого, то есть Истины или Бога, то отчего не обратиться к Знакам, которые означают Вечные Ценности? Это так же нормально и естественно, как заниматься Знаками, которые относятся к сфере Эроса или Власти, или Бунта. Плести ткань можно на любом участке в любую сторону, потому что под ней или за ней ничего нет — а если и есть, то нам этого все равно не узнать, ибо мы заперты в языке и мерцаниях знаков.
Москва — дело другое, здесь в чести все тот же старинный византийский неоплатонизм, сколько здесь ни толковали о диалектике. Бесполезно спрашивать в МГУ или Третьяковской галерее, как они понимают проблему Текста, как они умеют обращаться с вселенской тканью знаков и континуумом цитат: они не понимают, не умеют, потому что не желают. Они, как некогда в Константинополе, продолжают мечтать о Запредельном, Извечном и Единственном Смысле, который должен же быть по ту сторону идиотской действительности, этого сигнификатного мусора. Разве можно помыслить, что только он и есть, а остальное — нет?
Поэтому Москва есть такое место, где можно говорить о Вечных Ценностях только с проверенными людьми, и шепотом, иначе сразу оказываешься в окружении определенной стаи, которая изъясняется мистически-православными, исламскими, каббалистическими излияниями и настоятельно требует преклонить колена перед гуманизмом Христа, Моисея, Магомета и Н. А. Романова, а заодно заклеймить все скептическое, ядовито-модернистское, бессердечное, циничное и глубоко антинациональное, будь то бесстыдный и скотский фрейдизм, насквозь сионистский марксизм или наглое иноземное отношение к Пушкину.
Итак, поиски «общей платформы» для всех культурных людей следует отложить либо до их массового переселения в Париж, либо навсегда. В социальной сфере не может быть единого «языка общения» для вчерашних интернационалистов, сегодняшних патриотических академиков, с одной стороны, дряхлеющих и дремотных
Сходным образом философия искусства Ю. Кристевой для России означает совсем не то, что для Запада: тут не программа интеграции, а довольно узкая стайная идеология, которая расшифровывается словами «умильное почвенничество», «византийское назидание о добротолюбии», «мистицизм для состоятельных», «вперед к Александру Иванову», «увидим в Малевиче святого Франциска» и «гуманизм без берегов». То есть речь идет о групповой доктрине резко выраженного тривиального типа, которая, подобно древним блудницам, стоит у трех дорог (trivia) и обращается к любому прохожему, однако обращается с предложением одного-единственного характера, если не считать индивидуального умения варьировать технику. •
ПОНЕМНОГУ О МНОГОМ
Кое-что об алмазах и бриллиантах
В 1064 году в Африке был найден один из крупнейших алмазов весом 890 каратов, из которого при огранке должен получиться бриллиант, один из самых крупных в мире — в 550 каратов. По заявлению владельца алмаза Дональда Зайла, алмаз добыт не в руднике, а найден на поверхности, но в какой стране, он не знает, ибо сам купил его у неизвестного лица на одном из европейских аукционов. Размером он с хороший лимон и такого хе желто-канареечного цвета. Из него может получиться бриллиант на двадцать каратов больше самого крупного в мире бриллианта Куллинан I, называемого «Звездой Африки».
В процессе огранки, по словам мастера-огранщика, который появился на публике в целях личной безопасности в черной маске, бриллиант приобретет грушевидную форму. Он также сказал, что на форму нового драгоценного камня очень сильное влияние оказывают различные углеродные включения, имеющиеся в необработанном алмазе. По его словам, огранка всегда связана с большим риском. Так, например, алмаз, названный при находке «Звездой Сьерра-Леоне», весом в 968 каратов, при огранке рассылался и дал одиннадцать бриллиантов, из которых самый крупный оказался весом всего в 143,2 карата. Или взять, скажем, найденный в 1905 году алмаз Куллинан, который вначале весил 3106 каратов, в процессе огранки из него получилось сто пять бриллиантов различного веса, включая два особо крупных размеров: Куллинан I весом 530,2 карата и Куллинан II — в 317,4 карата (оба в настоящее время украшают британскую корону, что хранится в лондонском Тауэре).
Найденный в 1893 году алмаз «Эксельсиор» дал при обработке 21 бриллиант различного веса, самый большой размером в 69,8 карата.
В 1984 году на аукционе, состоявшемся в Женеве, в большом бальном зале отеля «Ричмонд», был продан третий по величине голубой бриллиант в 42,9 карата, не имеющий собственного имени. Впервые этот бриллиант появился в Париж» в 1913 году, куда его привез русский сахарозаводчик Михаил Терещенко как кулон к небольшому алмазному ох©релью. Три года спустя бриллиант уехал из России в неизвестном направлении. О его судьбе никто ничего не знал до осени 1984 года, когда он вдруг вынырнул на аукционе. Это красивейший бриллиант ярко-голубого цвета, такого, как у драгоценного камня «Хоуп-даймонд», что хранится в Смитсонианском институте в Вашингтоне и является вторым по величине голубым бриллиантом в мире весом в 45,52 карата. (Где находится «Копенгаген», который всего лишь на 0,33 карата больше «Хоупа», неизвестно.) Терещенковский бриллиант был продан за 4,5 миллиона долларов какому-то миллионеру из Саудовской Аравии, пожелавшему остаться неизвестным.