Знание-сила, 1997 № 03 (837)

Коллектив авторов

Побуждая его к эмоциональным взрывам, психотерапевт как бы перевоплощается в отца, мать, сексуального партнера — того, на ком сконцентрировались переживания больного. Беседуя с врачом, он заново проживает свою жизнь, постепенно освобождаясь от страха общественного порицания.

Мы уже говорили, что маниакальные черты формируются на фоне определенных социальных установок: чересчур жесткие моральные нормы, рациональный стиль жизни, осуждение эмоциональной экспрессивности. Кемпиньский считает, что новое время создало для этого новые предпосылки: «...Эпоха научно-технического прогресса требует умения владеть собой, руководствоваться разумом, а не чувствами. Современная техника вещь деликатная,

на ней опасно вымещать свое плохое настроение».

Но излишняя рационализация жизни метит человеку потерей собственных убеждений, собственного мнения, в конечном счете — собственного «я». ·

Генрих Манн

Учитель Гнус

Перья скрипели. Учитель Гнус, теперь уже ничем не занятый, смотрел куда-то вдаль поверх склоненных голов. День выдался удачный, ибо одного ему все-таки посчастливилось «сцапать», и вдобавок одного из тех, что называли его «этим именем». Теперь можно надеяться, что и весь год будет хорошим. В продолжение двух последних лет ему ни разу не удалось «сцапать» ни одного из этих коварных крикунов. Плохие это были годы. Хорошими или плохими годы считались в зависимости от того, удавалось ему кого-нибудь «поймать с поличным» или не удавалось «за отсутствием доказательств».

Гнус, знавший, что ученики его обманывают и ненавидят, и сам считал их заклятыми врагами, с которыми надо построже «расправляться» и не давать им дойти до конца класса. Проведя всю жизнь в школах, он не умел смотреть на мальчиков и их дела взглядом взрослою, житейски опытного человека. У него отсутствовала перспектива, и сам он был точно школьник, внезапно облеченный властью и возведенный на кафедру. Он говорил и думал на их языке, употреблял выражения, заимствованные из жаргона школяров, и раздевальню называл «каталажкой». Начинал он урок в том стиле, к которому прибег бы любой школьник, окажись он на его месте, а именно латинизированными периодами, вперемежку с бесконечными «право же, конечно», «итак, следовательно» и прочими ничего не значащими словечками. Эта привычка выработалась у него благодаря изучению Гомера с восьмиклассниками, когда каждое словцо обязательно подлежало переводу, как бы тяжеловесно и нелепо оно ни звучало на другом языке.

С годами тело Гнуса окостенело, утратило подвижность, и такой же неподвижности он стал требовать от школьников. Он забыл, а может быть, никогда и не знал о потребности молодого организма — все равно, будь то мальчик или щенок,-- бегать, шуметь, награждать кого попало тумаками, причинять боль, изобретать шалости, словом — самыми нелепыми способами освобождаться от излишка сил и задора. Он наказывал их, не думая, как думает взрослый человек: «Вы, конечно, озорники, так вам и положено, но я-то обязан поддерживать дисциплину»,— а злобно, со стиснутыми зубами.

Гимназию и все в ней происходящее он принимал всерьез, как самое жизнь. Лень приравнивалась к испорченности и тунеядству, невнимательность и смешливость — к крамоле, стрельба горохом из пугача была призывом к революции, «попытка ввести в заблуждение» считалась бесчестным поступком и несмываемым пятном позора. В таких случаях Гнус становился бледен, как полотно. Когда ему случалось отправить одного из мальчиков в «каталажку», он чувствовал себя самодержцем, сославшим в каторжные работы кучку мятежников,— то есть ощущал всю полноту власти и одновременно содрогался при мысли о том, что подкапываются под его престол. Побывавшим в каталажке, да и всем, кто когда-либо задел ею, Гнус этого не прощал.

А так как он уже четверть века подвизался в местной гимназии, то город и вся округа были полным-полны учеников, либо «пойманных с поличным»,

либо «не пойманных», и все они называли его «этим именем». Для него школа не заканчивалась дворовой оградой; она распространялась на все дома в городе и в пригороде, на жителей всех возрастов. Повсюду засели строптивые, отпетые мальцы, не выполняющие домашних заданий и ненавидящие учителя. Новичок, не раз слышавший, как его старшие родичи с добродушной усмешкой вспоминают о досаждавшем им в далекой юности учителе Гнусе, попав после пасхальных каникул в его класс, при первом же неправильном ответе слышал злобное шипенье:

— У меня уже было трое ваших. Я ненавижу вашу семейку...

Композиция В. Бреля

Литография О. Домье «Отцы»

РАКУРС

Ирина ПРУСС

Религиозный национализм ИЛИ национальная религия?

Между 1989 и 1992 годами произошел форменный переворот в отношении россиян к религии: если в начале этого трехлетия верующими себя называли 29 процентов опрошенных, а 53 процента считали себя атеистами, то в конце цифры буквально поменялись местами: 57 процентов опрошенных объявили, что они верят в Бога, атеистами к этому времени остались 28 процентов (исследование В. Ф. Чесноковой, фонд «Общественное мнение»). Правда, большинство новых православных оказались таковыми только по самоназванию: лишь 1,4 процента из них регулярно молились, как того требуют церковные правила, только 1,3 процента еженедельно посещали храм (до революции за нарушение этого правила могли и отлучить от церкви). Как констатировала автор исследования, в группе причисливших себя к православным «основной контингент составляют люди, не принявшие еще веру не только как образ жизни, но и как образ мысли».

Мы можем проследить, как развивались отношения россиян с религией в следующие три года: в 1995 году очередное исследование на эту тему провел Исследовательский центр «Религия в современном обществе» Российского независимого института социальных и национальных проблем. Как выяснилось, темпы распространения религии резко упали — за три года доля верующих в Бога практически не изменилась, даже несколько уменьшилась (в 1992 году — 57, а в 1995 — 49,6 процента опрошенных). Этого следовало ожидать — если бы темпы сохранились, сегодня мы все поголовно оказались бы верующими...

Сохранились две очень важные для влияния Церкви в современном обществе тенденции, отмеченные еще в !992 году: перемещение главной ее опоры из села в город и резкое омоложение верующих.

За последние три года среди называющих себя православными существенно выросла доля тех, кто стремится соблюдать каноны Православной Церкви: регулярно молиться (от 1,4 до 24 процентов), не реже раза в неделю ходить в храм (от 1,3 до 14,5 процентов). Однако для большинства причисливших себя к православным вывод трехлетней давности справедлив и поныне: присвоив имя, они не приняли ни образа жизни, ни образа мыслей, неразрывно связанных с избранной ими верой.