Знание-сила, 1997 № 05 (839)
Шрифт:
— Ничего подобного. Я не являюсь цивилизационным пессимистом в духе Маркса или Шпенглера. Полагаю, что у цивилизации (или формации) всегда есть шансы к реформированию. Есть они и у Запада. Но реформирование — это всегда подвиг, подвиг духовной сосредоточенности и самокритики. Если у общества есть возможность, хотя бы малейшая, не реформироваться, оно не будет этого делать, постарается продлить свой век за счет ресурсов. Соблазн пожить по- старому очень велик.
Именно такой соблазн возник сейчас, после победы Запада в холодной войне. Вдруг показалось, что можно не пересматривать принципы жизнестроения. Эта победа оказалась для него более опасной, чем угроза тоталитаризма. Та давала энергию развития,
Для реформирования духовных источников необходим пересмотр, очередное изменение баланса гетерогенных начал, о которых мы говорили: резко уменьшить патетику безудержной индивидуальности в духе христианского универсализма. А концепция «золотого миллиарда» отказывается от универсализма. Человечество оказывается разделенным по жизненным перспективам, а это хуже, чем расовая разделенность. Это ревизия всемирной истории, причем под предлогом весьма низким: мол, всем не хватит.
3—С.: — Но вы же тоже говорите — «всем не хватит», поэтому надо переделываться. А если бы не было такой причины?
— Все равно. Сегодня приходится говорить о социокультурном кризисе в широком плане. Вероятность выживания человека на Земле уменьшается не только из-за загрязнения среды обитания, но и из-за загрязнения духовной среды. Безудержное потребительство, индивидуализм без христианской этики — все это ведет к уничтожению нравственному, а поскольку Запад берет на себя роль цивилизационного авангарда, то увлекает за собой весь мир.
Всему миру предстоит изменить систему приоритетов. Вернуться к великим мировым религиям, выстраданным человечеством, к решениям, в них заложенным. И вот оказывается, что у других цивилизаций духовная готовность к убедительной критике потребительского гедонизма гораздо больше. Внутри западной цивилизации сегодня она практически равна нулю.
3—С.: — А почему вы все время говорите о возвращении к традиционным религиям, а не об общественном заказе на какую-то новую религиозность?
— Мы уже убедились в опасности духовных экспериментов. Очень много любителей подтвердить свой успех некой парадоксальной стратегией...
3—С.: — Но ведь когда-то, в эпоху осевого времени, был не меньший духовный риск — предлагалась замена привычных племенных религий, предлагалась парадоксальная, безумная, с точки зрения эллина, религия спасения. Это тоже был «эксперимент», да еще какой!
— В самом вашем вопросе есть прометеева гордыня. После Ренессанса каждому поколению кажется, что мир существует к его услугам, что именно этому поколению предстоит перечеркнуть опыт предков и предложить всему человечеству альтернативное будущее. Я, честно говоря, вовсе не считаю, что наше поколение лучшее в духовном смысле. И потому шансов предложить альтернативную религию, равную той, которую предложило в свое время христианство, честно говоря, не вижу. Тем более, если иметь в виду современную сверхраскованную личность, которая ориентируется на восторги толпы, требующей сиюминутного успеха.
Нет, у человечества сегодня главный шанс не в том, чтобы поверить очередному харизматику или носителю новой религии, а в том, чтобы вернуться к традиционным ценностям великих мировых религий. Эти религии должны вступить в новый диалог, который не стер бы различий, высветил
3—С.: — Скажите, а откуда у вас эта модальность: «человечество должно». Вот оно сейчас все бросит и откажется от уюта и благ цивилизации? Эта ваша интонация проистекает из уверенности, что вот этот самый человек, о котором вы сами говорите, как он плох и эгоистичен, вдруг оказывается способным на великий отказ, на ограничения? Что есть община, группа людей, которая готова на это? Есть ли в мире, в обществе подобная готовность? На Западе, как вы считаете, нет. А где есть?
Вулканы на Марсе
— Когда мы говорим о долженствовании, мы говорим о свободе. Я верю Сартру — у человека нет алиби. Конечно, обстоятельства ограничивают наш выбор и нашу свободу, однако мир бесконечно разнообразен, и это бесконечное разнообразие и является коррелятом нашей свободы. То есть в мире объективно заложена масса альтернатив. И чем настойчивее я, чем больше у меня воли и веры, тем больше шансов, что я реализую одну из этих альтернатив. И если хотите, мир, космос через мою свободную волю, мою энергетику, мою готовность совершить иначе реализует свои бесконечные возможности. Мир заинтересован в смелых людях. Мир не реализует свои возможности, если не будет достаточно самобытных, стойких характеров, способных постоять за должное, а не за сущее. Так что долженствование онтологично, заложено в самой структуре мира. Я должен извлечь из мира возможность, которая не будет реализована, если я следую только наиболее вероятному, сущему.
А вот в плане прагматическом ваш вопрос действительно серьезен: существуют ли такие силы, которые способны не угождать потребительскому человеку, а увлекать на другой путь — путь аскезы. Сегодня элиты — искатели немедленного успеха, они потому так беззастенчиво раздают обещания. Элита же, которая достойна этого названия,— не искательна, она предлагает человеку самый трудный путь, защищает ценности в условиях, когда они непопулярны. Я, честно говоря, не вижу вокруг таких элит. Но есть же христианский парадокс: утешение сродни отчаянию. Это означает, что мы не должны думать о перспективах человечества, исходя из наличных стартовых условий.
Ну, вот в истории есть богатейшая цивилизация, к примеру римская,— и вдруг центр мира смещается, уходит от нее на провинциальный север Европы и там расцветает человеческая энергетика. Значит, чудо духа случается! Не отменена еще старая истина, что сила человека в духе, что человек — существо религиозное, и если он воодушевлен высокими идеями, то сильнее тех, кто вооружен материально. Поэтому элиты появятся, они не могут не появиться в ответ на кризис.
3-С.: — Но мы же живем в массовом обществе, которое перерабатывает и подчиняет себе все с ловкостью фокусника. Вспомним, как были превращены в масскульт все ценности контркультуры.