Знание-сила, 2004 № 06 924)
Шрифт:
«В течение двадцати лет ценою огромных усилий мы поддерживали в немцах среднего поколения боевой воинственный дух и взрастили молодежь, впитавшую этот дух с материнским молоком!» — в 39-м констатировал с трибуны глава организационного отдела НСДАП и лидер Трудового фронта Роберт Лей.
«Нищету немцев следует устранить немецким оружием» — говорил Гитлер в 1919 году, затем в течение двадцати лет повторяя эти слова в различных вариантах и все активней вдалбливая их в головы немцам.
Однако красиво декларируемое лишь прикрывало реальное положение дел и прежде
И вполне естественно, что «боевой воинственный дух» в самом руководстве НСДАП отнюдь не был на высоте. Значительная часть генералитета, промышленной и финансовой элиты и даже несколько очень близких к Гитлеру людей в 1938 году открыто заявляли, что Германия к войне не готова. Эту позицию четко сформулировал тот же Лей, как и все вожди, с народом говоривший одним языком, а с фюрером и коллегами другим: «Немцам, - сказал он, — нужно дать двадцать лет спокойно поработать». Его мнение разделяли и глава Рейхсбанка, авторитетнейший Ялмар Шахт, и Рудольф Гесс — самый близкий к Гитлеру человек, его заместитель (не только по партии, как принято считать, а заместитель, так сказать, в абсолюте).
Внимательное изучение документов 1935 — 1938 годов привело меня к твердому убеждению, что и сам Гитлер до второй половины 1938 года отнюдь не был так железно настроен на «войну через два года», как это принято думать. В 30-х Гитлер еще не был тем страусом, прячущим голову под крыло, каким сделался к середине 40-х.
Цифры (даже перед захватом Судет рейх имел всего 39 дивизий против 36 чехословацких, 2400 самолетов против 1500 и т. д.) лежали у него на столе и говорили сами за себя — армия к экспансии не готова. Больше того, какие бы воинственные заявления ни делали с трибун Геринг и Лей, как бы ни трещал в эфире Геббельс, фюрер отлично знал о настроениях внутри страны. А были они абсолютно антивоенными. Это четко сформулировано в донесении военно-промышленного штаба главного командования от I октября 1938 года:
«Ненадежность внешнеполитического положения действует угнетающе на население страны. О войне с Англией и Францией никто не хочет и слышать».
Руководитель Германского Трудового Фронта Роберт Лей осматривает оборудование в одном из мест отдыхе членов его организации
Гитлер и Гесс
Гитлера прежде всего волновал вопрос, как поведут себя рабочие главных промышленных районов при объявлении всеобщей мобилизации, и он прямо спросил об этом Лея. В одном из писем из тюрьмы Шпандау в начале 70-х годов Рудольф Гесс так описывает то совещание у фюрера, на которое были приглашены только самые доверенные, которых Гитлер еще не отучился слушать: «Фюрер задал вопрос... Я чувствовал, как напрягся сидящий рядом Геринг, готовый отвечать не медля. Но фюрер глядел на Лея и ждал ответа от него. Дальше произошла уже ставшая привычной и теперь кажущаяся мне даже забавной сцена. Лей поглядел в потолок, потом взял сигарету,
Дальше из записок Гесса узнаем, что Лей дал Гитлеру следующий ответ: «Рабочие, безусловно, подчинятся. Но национальный дух будет подорван. Вера поколеблена. Если же война затянется, настроение может окончательно переломиться».
Лей знал, что говорит. А Гитлер знал, что он говорит правду. Высокий моральный дух немецкой нации второй половины 30-х годов опирался ведь не на слова или призывы, а на ту реальную социальную программу, которую проводили нацисты, иными словами, — на вторую часть названия режима — " ...-социализм". (Об этом не любят писать историки. Но об этом помнят немцы.)
Приведенные ниже письма Маргариты — сестры Рудольфа (Руди) Гесса и жены Роберта Лея — дают любопытную картину немецкого социализма 1937-1938 годов и едва ли нуждаются в комментариях.
(Письма приводятся без сокращений, с сохранением пунктуации подлинника, лишь в последнем письме опущена первая, малозначительная часть.)
30 апреля 1938 года.
"Милый Руди!
Ты упрекнул меня в том, что я не знаю Германии... Я не сразу почувствовала этот упрек.
Мне очень захотелось рассказать тебе о нескольких впечатлениях, которые появились и еще появятся у меня во время этой поездки, и может быть, ты найдешь время ответить мне — то ли и так ли я видела.
Я опишу только то, что меня тронуло, "зацепило" по-настоящему.
Итак, мы прилетели в Берлин 30 утром. Опускаю весь тот сумбур и ажиотаж, которые всегда окружают Роберта, где бы он не появлялся.
Он предоставил мне свободу, и я решила для начала просто походить по улицам Берлина.
Сегодня здесь повсюду оживление. Много женщин гуляют с маленькими детьми, лет 3-4-х (значит, родились в 34-35 годах). У детей в руках флажки.
Я видела, как малышка пыталась таким флажком поковырять в песочнице; мать ее за это шлепнула (Позже я рассказала Роберту. Он сказал: "С флажками ходят по твердому".) Все заняты украшением всего. В Тиргартене (берлинский парк. — Авт.) юная пара развешивала гирлянду из флажков на деревце у самой ограды. Здесь ее никто не увидит. Выясни лось — дерево им показалось грустным, и они захотели нарядить его к празднику. Смешные милые мальчик и девочка!
В булочных пекут пирожки, выносят прямо на противнях на улицу, бесплатно. Одна женшина сказала, что пробует уже в третьем месте и везде хорошие: хозяева не поскупились все положить, как надо — и сахар, и ваниль и начинки.
На Кюрстен (улица. — Авт.) открыли новый магазин, в два этажа: на первом продукты, на втором одежда, обувь, товары для домашнего хозяйства, детские игрушки. Рабочих привозили целыми автобусами; при входе всем вручали разноцветные карточки (они называются талоны). Мне это объяснил рабочий, дежуривший у одного из входов. Он сказал: "Жаль, фрау, что вы не член нашего Трудового фронта, сегодня привезли очень красивые ткани. Многие женщины захотят использовать свои талоны на более нужные вещи, но для такой красивой фрау это очень бы подошло. Вы, конечно, можете пройти, — добавил он, — нам приказано всех пропускать, особенно женщин, но без талонов вы не сможете ничего купить.., так что уж не ходите лучше". Он меня пожалел! Спасибо, товарищ.