Знание-сила, 2005 № 11 (941)
Шрифт:
Эта неожиданная исламская революция вызвала в Византии панику Неужели с востока |рядет новый царь Хосров Ануширван или второй халиф Муавия? Где же вы, былые паладины Креста: базилевс Ираклий, Константин Погонат, Лев Исавр ? А в ответ — тишина: бюрократы давно оттеснили героев от власти, и народ стерпел это оскорбление. Плохой прогноз для державы ромеев! Каждого воеводу, пытающего спасти отечество, шайка придворных паразитов объявляет мятежником и старается сжить со свету. Так оборвалась в 1059 году карьера Исаака Комнена, одинаково упорного в борьбе с турками и с казнокрадами. Придворные врачи убедили тяжко заболевшего базилевса, что его болезнь смертельна, и уговорили принять монашеский постриг. Автократор согласился, а потом неожиданно выздоровел; но будучи уже монахом, он потерял
Потрясенный предательством сотрудников, Исаак отказался от новой борьбы за власть — будь то в роли императора или патриарха. На смену ему возведен ничтожный Константин Дука; распад империи продолжается, турки идут от успеха к успеху. Уцелевшая партия патриотов возлагает надежды на нового мятежника — воеводу Романа Диогена. Он храбр и красив, удачлив и милостив — чем не базилевс? Не хватает одного — стального сердца, какое прежде было у великого Юстиниана и у Василия Болгаробойцы, а теперь есть у Гильдебранда и у Вильяма Бастарда.
Скоро Роман IV взойдет на трон. Конечно, он пойдет воевать с турками; но он не решится заранее перебить или отшвырнуть далеко от власти всех, кто внушает ему хотя бы подозрение в измене. Оттого измена пышно расцветет в военном лагере императора. Начальник разведки скроет от владыки весть о приближении войск Альп-Арслана к Манцикерту; командир авангарда, отраженного турками, убежит далеко в сторону с поля боя; командир арьергарда распустит слух о гибели базилевса в удачной атаке ромеев. Так в 1071 году Византия проиграет последнюю великую битву своей имперской истории и сморщится до размеров рядового европейского королевства — гораздо более культурного и гораздо более развращенного неограниченной властью администраторов, чем все его младшие соперники или союзники.
Благородный победитель Альп- Арслан отпустит пленного Романа Диогена за выкуп, но освобожденный пленник будет опасен для тех, кто его вчера предал. Оттого Роман будет вторично пленен соотечественниками и из этого плена живым не выйдет.
Такие уроки жизни воспитывают стальные сердца у тех, кто выживает. Вернуть Византию хотя бы на роль державы второго класса сумеет племянник невезучего Исаака Комнена — юный Алексей, будущий основатель династии Комненов. Его дочь и биографиня Анна много позже оставит такую запись о трудах отца: «Вечером, не ев и не пив весь день (ибо на троне сидел и непрестанно говорил), Алексей удалялся в опочивальню. Но и сюда к нему чредою шли наемные вожди. И как кованое из бронзы либо стали изваяние, стоял базилевс от вечера до полуночи, а нередко и до рассвета. Все прочие, не выдержав усталости, уходили на отдых и возвращались вновь; один царь мужественно выносил этот труд».
Да, есть уроки, которые не передаются словами, но только живым примером. На Руси тяжкий опыт ромеев осторожно перенимал самый терпеливый из князей дома Рюрика — мудрый Ярослав, немного не доживший до раскола церквей Востока и Запада. Его сыновья мало похожи на отца — даже третий, Всеволод, которого отец женил на византийской царевне, дочери Константина Мономаха. Ее 13-летний сын, названный в честь прадеда и деда Владимиром Мономахом, в 1066 году жадно познает тяжкое ремесло войны и власти. Обнищавшая духом Византия перестала быть главным политическим партнером Руси; теперь на передний план выходит католический Запад, с ним соперничает степной Восток.
Один двоюродный брат Мономаха — Филипп — давно
Сестра Мономаха, Евпраксия, со временем станет женою германского императора Генриха IV. Но этот брак окажется неудачен, ввиду огромной культурной разницы между российским и германским обществом. Дело не в догматах католицизма или православия, а в возрастах народов и созданных ими держав. Попросту говоря, со времен Ольги Устроительницы на Руси минуло всего сто лет, а в Германии со смерти Карла Великого прошло уже 250 лет. За это время к немцам проникли и укоренились балканские ереси с крепким налетом чертовщины; Русь же пребывает в спокойном двоеверии, где супротив Христа и апостолов стоят лишь домовые, лешие да прочая мелочь. Разве это соперники, от которых нужно спасаться?
Не случайно на Руси почти нет монастырей и полно своих язычников. Где уж русским попам проповедовать слово Божие среди соседних кочевников! Со степными ханами общаются только князья — в основном в бою либо на торге. Так начал общение с новоприбывшими половцами переяславский князь Всеволод Ярославич — отец Мономаха. Уже были и стычки, и переговоры, назревает новая проба сил под Киевом — там, где 30 лет назад Ярослав наголову разбил печенегов и на месте победы возвел Киевскую Софию, учредил русское летописание. В конечном счете половцев победит Святослав — второй сын и лучший воевода среди потомков Ярослава Мудрого. Владимир же Мономах, унаследовав мудрость и хитроумие обоих своих дедов, наладит симбиоз городской Руси с половецкой Степью.
Ведь на русский взгляд, нынешние половцы не сильно отличаются от бывших варягов! Те и другие — буйные язычники, которых нужно регулярно занимать общественно полезным делом (включая войну), чтобы они не увлекались общественно вредными делами. При случае можно сплавить половцев в Византию, там они пригодятся в ромейских усобицах. Можно использовать половцев в русских походах на запад против чехов, поляков или немцев. А можно и против своих князей-соперников, но это нужно делать осторожно, чтобы не привить степнякам уверенность в доступности всех русских городов. Чтобы легче управлять половецкими ханами и их дружинами, полезно женить княжьих сыновей на ханских дочерях — «красных девках половецких», обращая их в православие. Жаль, что (в отличие от варягов) половцы не хотят покидать родную степь и селиться в городах: там бы они тоже крестились и русели за одно поколение... Но когда-нибудь это произойдет! Наверное, вскоре после того, как сама Русь станет вполне христианской страной.
Примерно так рассуждали в 1060-е годы первые русские интеллектуалы - церковники и князья, выросшие вокруг Софии Киевской и новорожденного Печерского монастыря. Среди них был, конечно, составитель первого летописного свода — монах Никон, которого позднейшие историки сблизили или отождествили с первым русским митрополитом Иларионом, автором «Слова о законе и благодати». Эти первые мыслители ошибались во многих прогнозах, но ошибки эти понятны нам и вытекают из стихийного оптимизма прогнозистов. Если бы впредь на Русь вторгались только «чистые» варвары, вроде варягов и половцев, то ее эволюция могла пойти в русле самых естественных прогнозов. Но к концу XI века таких варваров в Евразии почти не осталось: все они подверглись сильному влиянию цивилизованных, хищных и развращенных успехами соседей и ответили на это давление созданием своих агрессивных держав.