Знание-сила, 2005 № 11 (941)
Шрифт:
Самый старый медведь в мире — панда, живущий в зоопарке китайского города Цзинань. Чан-Чан достиг довольно преклонного медвежьего возраста — ему исполнилось 34 года. На воле бамбуковые медведи живут лет на десять меньше, да и в зоопарках средняя продолжительность жизни панд не превышает тридцати лет. Впрочем, среди обитателей зоопарков нередко встречаются долгожители. Причина — гораздо более комфортная и безопасная жизнь, чем на воле. Жилище Чан-Чана, например, оснащено кондиционером,
Самым бессовестным
госслужащим оказался бывший государственный казначей Японии Тэдао Ивасаки. 74-летний японец растратил из государственной казны два миллиона. Деньги, которые Ивасаки брал якобы на социальные нужды страны, на самом деле уходили на его любовниц. Теперь бывший казначей предстанет перед судом.
Самый необычный заплыв устроил 41 -летний румын Аурель Верника. Ему удалось проплыть со связанными руками 400 метров. Чтобы овладеть таким стилем плавания, Аурель тренировался десять лет. Но несмотря на то, что рекорд был запечатлен камерами румынского телевидения, это достижение не попадет в Книгу рекордов Гиннесса: издатели заявили, что не готовы нести ответственность за здоровье пловцов, которые захотят побить рекорд Верники.
Самый страстный автолюбитель — англичанин Кейт Флин — непрерывно целовал свою машину больше двух суток. Этот рекорд был установлен в ходе конкурса, проведенного в городе Таррок местной радиостанцией. Конкурсанты состязались в проявлении нежных чувств к «Мерседесу А 180», и лишь Кейт смог лобзать автомобиль 56 часов подряд. По признанию юноши, победа далась нелегко, хотя судьи и разрешали ему отдыхать — по 10 минут в час. Но приз (зацелованная машина) того стоил.
Самые дорогие грибы — это французские трюфели, без которых не обходится ни один повар, готовящий блюда высокой кухни. На первых в этом сезоне официальных торгах один килограмм трюфелей продали за рекордную цену — 4 тысячи франков (600 долларов). Цена поднялась из-за того, что в этом году природные условия не благоприятствовали росту трюфелей.
ЗАПИСКИ ДИРЕКТОРА ШКОЛЫ
Татьяна Михайлова
Роза ветров
Окончание, начало в № 8,9 за этот год. Текст полностью см. в журнале «Лицейское и гимназическое образование» 2004 года (и на сайте WWW.LCO.ru )
Мало кто повлиял на меня и на моих детей так сильно, как Владимир Соломонович Библер. Пожалуй, самое главное заключалось в том, что В.С. разговаривал со мной, с детьми, с педагогами.
Библер — блестяще остроумный, глубоко образованный, необыкновенный человек. Он разбирал детские работы, показывал, в какой точке текста содержатся свои «подводные течения», и всегда, в любом сочинении, обнаруживал
Библер и его группа (Роман Романович Кондратов, психолог Ирина Берлянд, философ Анатолий Ахутин) приходили к нам на экзаменационные коллоквиумы, где проходила ученическая зашита творческих и исследовательских сочинений.
Вирус сочинительства основательно внедрился в моих детей. Начало было положено многочисленными этюдами на литературе. Отавный критерий — чтобы было интересно. Учись не по учебникам, а у великих поэтов, высматривая, как работает их перо, как чист, но насыщен их слог, как свежа их мысль, как они повелевают метафорами. Эта атмосфера непрестанных обсуждений и споров с постоянной пробой на зубок идей и рассуждений поглотила нас. (Мне бы хотелось обнаружить развитие тех своих усилий, но — рано.)
Коллоквиум был пограничной полосой и важнейшим событием нашей жизни, его ждали. Проходил он в форме «круглого стола». Кафедра предоставлялась автору. Подразумевалось, что аудитория уже сносно ознакомлена с сочинением. Работы представлялись очень разные и по темам, и по жанрам, и по подходам: философские, теоретические, историко-психологические, социальные, формальные, структуралистские, семантическо-лингвистические и прочие. Автор кратко представлял свой «несущий замысел» и, если хотел, знакомил слушателей с деталями, заветными мыслями и своими «тайными сюжетами» (Мельников на уроках утверждал, что каждый текст имеет свой тайный сюжет), но мог не открывать эту завесу, и тогда аудитория постепенно «вытаскивала» это из автора. Вступительное слово автора заканчивалось его ответом на замечания рецензентов.
Засим шли вопросы, и начиналось обсуждение, и длилось столько, сколько мы удерживали и выдерживали тему. Разбиралось само сочинение, то, как оно написано: стиль, структура, приемы организации текста, досконально, иногда по абзацам, по фразам, по всем уровням — от грамматического до логического. Извлекались проблемы, контексты, подтексты, надтексты. Особенно во всем этом был силен Библер.
Мне хотелось бы задержать перед глазами эту картину. Коллоквиум. Библер. Дети. Сергей Мельников говорит, путается, зависает пауза. Никто его не торопит, не гонит. Он опять начинает, опять путается, вновь пробует и сам справляется со своим затруднением. В.С. его слушает: рука мнет подбородок, внимательный прищур глаз, кивок, кивок, короткая запись на листе бумаги, и лицо запрокидывается вверх. Как важно мне было, что моих детей слушают! Не оценивают и «воспитывают», а именно слушают. Не учебническо-школярское «правил ьно»-« неправильно» витало над классной комнатой, а «интересно», «существенно» (любимое слово Библера) и, конечно же, «проясните мне основания вашего суждения»...
И, возможно, если бы не Библер, я дала бы подтушевать свои стремления, поверила бы, что во всей этой работе ничего особенного нет, — так, игры и блики молодого нетерпения. Библер настраивал мою меру, подводил фундамент под воздушные замки, окрылял, ободрял, заражал оптимизмом, учил вслушиваться. И я вытряхивала неприятности, как песок из сандалий. Эго был опыт прививки нашей суетливой в общем-то жизни сине-серебряных оснований философии.
В перерывах между обсуждениями в коридоре, в буфете опять начинались дебаты, продолжались споры. И, конечно же, коллоквиум не кончался своим последним словом, а продолжался много после — в мыслях, обидах, разговорах, в написании новых сочинений, в доработке старых.