Знающий не говорит. Тетралогия
Шрифт:
Обычно многословием мать немой полуорки не отличалась.
– Братская любовь – это последнее, в чем я нуждаюсь сейчас.
Орка осуждающе покачала головой.
– Я бы так не сказала…
И ушла готовить обед, оставив Ириена злиться в одиночестве.
Усталость тяжелой маской легла на лицо Унанки, опустив вниз уголки его губ, словно у печального актера. Две косы, заплетенные шассфорским способом, точно так же, как у Альса. Перекошенные плечи, выражение глаз, предельная сосредоточенность
– Как съездил? Как Ирье?
– Съездил успешно. А твой сородич все еще болеет.
Удивление летучей мышью залетело в глубину черного зрачка эльфа.
– Странно. Все уже давно должно зажить. Что говорит Шинтан?
– Она говорит, что так и надо. В этом месте.
Но Унанки, Легкий Как Перышко, словно и не слышал, что говорил Сийгин, его мысли улетели в одном ему известном направлении. Как у Шинтан совсем недавно, когда ее душа бродила по лесу мудрости Матери всех страстей.
…А орк всего лишь хотел помочь.
– Ему здесь плохо. Тяжело, – сказал он, когда ни Грист, ни тем более Альс их не видели и не слышали.
«Это не смертельно, Сийтэ», – снисходительно улыбнулась жрица.
– Успокой его. Полечи. Как ты умеешь – так ни у кого не выйдет.
Хорошо, что орки не краснеют, когда смущаются собственной смелости.
Шинтан отчаянно затрясла головой.
«Нет. Даже не проси. С ним я ничего не могу сделать».
– Он тебе не нравится?
«Я не умею пить огонь вместо воды. Но если бы и умела, Сийтэ, его огонь не для меня».
– Я не понимаю… – удивился Сийгин.
Взгляд у полуорки стал отрешенный, чужой и необычайно серьезный.
«Ты нашей крови – в тебе я растворяюсь. Джиэс легкий, как дуновение ветра в кронах деревьев. С ним я дышу полной грудью. Торвардин – как теплый камень, нагретый солнцем».
Ее пальцы стали похожими на раскаленные угольки, они разве что не дымились.
– А люди?
«Я наполовину человек, забыл? – снисходительно улыбнулась она. – Они текучие и изменчивые, как вода. Соленые, как море, быстрые, как горные реки, непрозрачные, как воды Бэйш в дельте. Нужно только отдаться их течению».
– А Альс?
Зрачок у жрицы стал огромным, поглотив золотую радужку.
«А он… страшный и бездонный, как самая глубокая бездна на дне самой нижней из преисподней, и он… как острейший, ослепительный луч, вонзенный в самый купол небес».
Глаза женщины стремительно наполнились слезами.
«Я не могу спать с Познавателем. Моя богиня не дала мне такой силы…»
Орк крепко сжал руку на плече эльфа, заставляя вернуться из ментальных странствий.
– Ты знал, что Альс…
Продолжать дальше не имело смысла. Как эти эльфы умеют понимать то, что не сказано?
– Молчи! – Унанки надолго замолчал. – Да! – Он опять замолчал. – Я всегда знал.
– Странное дело… Мне должно
– И правильно. Поздно пугаться.
Что же ты наделала, Лилейная? Что сотворила собственными руками, своими мыслями и словами? Лестницу в небеса? Колодец в преисподнюю?
Только что ты возносилась к вершине блаженства на широких драконьих крыльях страсти – и вот уже кувырком летишь вниз, в ледяную бездну отчаяния. Стыдись, лилейная Амиланд, ты так не лила слез ни над матерью, ни над детьми, ни после поругания, ни в ожидании наказания, а теперь истекаешь горем, как горный водопад. И все из-за существа чужой крови, нелюдя, наемника, бродяги, недостойного даже взгляд поднять на самую прекрасную и благородную женщину Даржи.
Нет, он ничего не сказал. Ни слова упрека. Но губы поцелуями клеймили ее преступницей, сильные пальцы вязали невидимые узы на руках и ногах, жаркие движения вырывали из глотки крики признания. Эта казнь была мучительной, изощренно долгой и бесчеловечной. Вернее, нечеловеческой. Без суда и следствия, без дознания и обвинения, Джиэс вынес свой приговор, не удостоив даже словом.
Радость при виде его легкой тени в распахнутом окне быстро сменилась восторгом, на смену которому пришел леденящий страх. Эльф даже ласками мог заставить страдать. Когда запускал ладони в шелк золотых волос, Амиланд чувствовала себя так, словно он не на атласную подушку клал ее голову, а на мокрую от крови плаху. Право слово, лучше бы он избил ее до полусмерти.
– За что? – пролепетала женщина, когда смогла снова дышать.
– За всё, – чуть слышно отозвался Джиэссэнэ.
– Я только хотела спасти своих детей.
Эльф уже повернулся спиной, чтобы уйти той же дорогой, которой пришел, замер и, повернувшись к ней вполоборота, сказал:
– Ты иногда хотя бы сама себе не ври, Амиланд.
Черный профиль на фоне льдисто-белых занавесей.
Несравненный Тимлар Тнойф решил поразить леди Чирот и остальную компанию не только количеством перемен блюд за обедом, целых шестнадцатью, тогда как во дворце у Богоравного бывает ну самое большее десять. Тимлар не упустил случая щегольнуть также золотой и стеклянной посудой, выбором вин и, разумеется, красотой своих рабынь.
Вместе с кланом Жиарри в лице его главы – лорда Малвана они собрались не только для того, чтобы полюбоваться богатством хозяина дома. Надо было срочно решать участь Кимлада, пока тот их не опередил.
– Наше счастье, что Дэгоннар все еще зол на вашего братца, миледи. Еще неизвестно, чем бы кончилась их аудиенция, – заметил Тимлар Тнойф, швырнув куриную кость в медный горшок.
«Чем? Скорее всего, Кимлад поимел бы Богоравного, как портовую проститутку, а тот бы еще молил о продолжении», – криво ухмыльнулась Амиланд. Но вслух сказала: