Зной
Шрифт:
— Смотрите не забудьте, — попросил Уирли.
— Это все, что я получила от мексиканской полиции, — сказала Глория. Она показала ему еще одно, решающее, доказательство смерти Карла — его серебряный крестик — и описала, сумев уложиться в тридцать секунд, свой южный вояж. Слушая ее, Уирли делал заметки на листке бумаги с эмблемой какого-то отеля.
— С ближайшими родственниками его вы связывались?
— Пыталась. Потратила неделю на звонки в самые разные места, пытаясь получить
— И?
— Если родственники и существуют, мне их отыскать не удалось. Я обзвонила всех наших клиентов. Поговорила с каждым из наших складских работников. Обшарила офис. Съездила в дом Карла и перевернула там все вверх дном. Я проработала у Карла Перрейра почти десять лет и ни разу ни слова о семье от него не слышала. Да и звонили нам люди исключительно по делу.
— Вам это странным не казалось? — спросил Уирли.
— Конечно, казалось, — ответила она, — но я привыкла. И не видела причин приставать к нему с вопросами.
— А завещания он не оставил?
— Мне о нем ничего не известно. И Уэсу Кацу, судя по всему, тоже.
— Может, семья у него была такая, что ему о ней и говорить-то не хотелось, — вставил Реджи.
— В законе прописана процедура распределения наследуемого капитала, — сказал Уирли, — а также круг лиц, которые вправе на него претендовать, и если удается найти кого-то, входящего в этот круг, он и становится наследником, в противном случае деньги поступают в государственный фонд.
— Так что же мне делать? — спросила Глория.
Уирли как-то странно посмотрел на нее:
— Вам? Вам ничего делать не нужно.
— Почему?
— Вы свою задачу выполнили. Правда, никто ее перед вами не ставил. Теперь вы передадите все властям. Если они примут вот это, — он помахал свидетельством о смерти, — а это очень большое «если», то будет приведен в движение соответствующий механизм.
— Я разговаривала с полицейскими перед тем, как поехать в Мексику, — сказала Глория. — Им все это не интересно.
Уирли поковырялся в зубах, нашел в них искомое, проглотил.
— Им — нет. Суду — да. Дела, в которых умерший не оставляет завещания, а ближайших родственников его найти не удается, передаются в ведение государственного администратора наследств.
— А что происходит с бизнесом?
— Бизнес продают с аукциона.
Глория ненадолго задумалась, потом сказала:
— Мне хотелось бы участвовать в этом.
— В чем?
— В исполнении его… его последней воли.
— Это благородно, боюсь, однако, что решать тут будете не вы. Государственный администратор так легко от своих прав не откажется, поскольку его управление получает долю собственности покойного. И управление городского прокурора тоже… Все получают.
— Не думаю, — ответила Глория.
— Тогда по закону вы ничего требовать не вправе.
— Я отвечаю за его бизнес, — сказала она. — Карл поручил мне это. У меня есть записка от него.
— И что в ней сказано?
— «Позаботься тут обо всем, пока меня не будет».
Уирли погладил себя по галстуку:
— «Позаботься тут обо всем, когда меня не будет».
— Пока.
— «Позаботься тут обо всем, пока меня не будет».
Она кивнула.
— Ну, могу вам сразу сказать, если записка не заверена, завещанием ее никто не сочтет.
— Я не претендую на его деньги.
— Тогда о чем же вы просите?
Глория помолчала, думая: хороший вопрос. Она просит о… о праве как можно дольше цепляться за останки Карла?
— Я просто хочу участвовать в этом.
Пауза.
— Знаете что, — сказал Уирли. — У меня есть друг, судья по делам о наследствах. Человек он старый, работает не полный день. Свободного времени у него много, да и поговорить он любит. Давайте я позвоню ему, и мы посмотрим, что он скажет. Вас это устроит?
Глория кивнула:
— Спасибо.
Уирли покачал головой:
— С какой стати кто-то может захотетьсвязываться с делом о наследстве — это выше моего понимания. Веселого в таких делах мало.
Когда Глория с Реджи уже стояли в ожидании у дверей лифта, из офиса Уирли выскочила, держа перед собой в вытянутой руке урну, секретарша.
— Вы же не хотите оставить нам это, — сказала она.
— Нет, — беря урну и прижимая ее к себе, ответила Глория.
— Мистеру Уирли не хотелось бы снова увидеть ее.
— Ему вообще видеть ее без надобности было, — согласился Реджи.
Глава одиннадцатая
— Простите мне этот schvitz [40] , — сказал судья, — но если я не выхожу на корт до полудня, пробиться на него мне уже не светит.
Он провел обшлагом халата по лбу и помахал его полами. Сложением судья походил на котел: короткий, пузатый и пугающий в белой майке с треугольным вырезом и шерстяных свободных брюках. Он расхаживал по комнате, обмахиваясь лос-анджелесским «Календарем событий».
40
Пот (идиш).