Зодчие Москвы XV - XIX вв.
Шрифт:
Надо сказать, что Аргунов не только проектировал интерьеры и руководил работами по их отделке, но и занимался заказами и покупкой мебели, бронзы, скульптуры и их расстановкой в помещениях дворца.
Одновременно с этой деятельностью Павел Аргунов участвовал в переустройстве знаменитого останкинского парка, вернее, той его части, что непосредственно прилегала ко дворцу. Парк был благоустроен уже к середине XVIII века: в нем существовали аллеи, трельяжи, боскеты, теплицы. Однако строительство дворца-театра потребовало некоторой его перепланировки с учетом главенствующей роли новой постройки. Проект, созданный А. Ф. Мироновым и решенный в традициях регулярного парка, явился для конца XVIII века отголоском прошлого и не удовлетворил Н. П. Шереметева. Граф подключил к работе П. И. Аргунова, который, руководствуясь вкусами времени, изменил проект, придав ему черты пейзажности и романтизма.
В 1797 г. работы в Останкинском дворце были завершены, и, по существу, вместе с ними закончилась творческая биография Павла Ивановича Аргунова, крепостного архитектора графа Шереметевых, хотя в ту пору ему был всего тридцать один год.
По желанию своего владельца Аргунов в 1797 г. переехал в Петербург и занялся различными второстепенными работами: отделкой некоторых комнат Фонтанного дома, ремонтом его садового павильона, устройством (под руководством В. Бренны) дачи графа в Павловске. Одно время Аргунов руководил всеми крепостными мастерами — резчиками, позолотчиками, живописцами и т. д., работавшими в московских и петербургских домах Шереметевых. Граф Николай Петрович не отпускал зодчего от себя, но и не поручал ему чего-либо значительного. Постепенно его обязанностью стало лишь расставлять мебель да смотреть за ее сохранностью и уборкой комнат.
Естественно, это не могло способствовать развитию таланта молодого архитектора, фактически оставшегося не у дел и, конечно, тяжело переживавшего такое положение. Спустя девять лет после отъезда из Останкина его не стало. В марте 1806 г. в книге "Города Санкт-Петербурга, церкви Симеона и Анны" появилась запись о том, что "графа Николая Петровича Шереметева служитель Павел Аргунов 38 лет умер горячкою и похоронен на Волковском кладбище".
Недолгая творческая жизнь Павла Аргунова связана о созданием дворца-театра в Останкине, который стал своеобразным памятником таланту и умению крепостных мастеров. Дарования этого зодчего, раскрывшиеся в многочисленных проектах и рисунках, фантазия, вкус и профессиональное мастерство, выразившиеся в художественной отделке интерьеров дворца, — все это свидетельства незаурядности его таланта, одного из самых ярких в русской архитектуре второй половины XVIII века.
А. Ф. Крашенинников
К. БЛАНК
(1728–1793)
Карл Иванович Бланк — зодчий во втором поколении. Предки Бланков — французские гугеноты — бежали от религиозных преследований в Германию. Родоначальник их русской ветви Яков был приглашен Петром I из Саксонии на Олонецкий завод, где служил "молотовым мастером" — выковывал стальные брусы. Сын его Иван (Иоганн) Яковлевич уже настолько обрусел, что начал свою службу с должности переводчика при архитекторах Н. Гербеле и И. Маттар-нови, прибывших в Россию из Саксонии. Одновременно он обучался у них архитектуре и со второй половины 1730-х годов стал довольно известным петербургским архитектором. И. Я. Бланк был близок к выдающемуся градостроителю П. М. Еропкину, который вместе с Артемием Волынским пытался бороться против засилия иностранцев в послепетровской России. Волынский и Еропкин пали жертвами в этой борьбе и были казнены. И. Я. Бланку уготовили меньшую кару — его приговорили к битью кнутом «нещадно» и к ссылке в Сибирь навечно. Двенадцатилетний сын Ивана Карл, две его сестры и мать были отправлены вместе с отцом под конвоем в далекий и тяжкий путь, полный горестей и лишений, от которых где-то под Казанью скончалась мать несчастных детей. Более четырех месяцев продолжался скорбный путь. Только в ноябре 1740 г. они прибыли в Тобольск, и конвойный сержант, сопровождаемый тремя солдатами, сдал под расписку в Сибирскую
В том же ноябре в Петербурге произошел дворцовый переворот, свергнувший Бирона с поста регента. Одним из результатов этого переворота было решение вернуть Бланка с семьей из ссылки, но не в Петербург, а в Москву. Так юный Карл вместе с отцом оказался в Москве. В Тобольске, где Бланки пробыли шесть месяцев, Карл познакомился и подружился со своим сверстником Александром Кокориновым, вместе с которым занимался архитектурой у отца. Затем они все вместе отправились в Москву, где Иван Яковлевич получил под свое начало архитектурную команду, а ребята продолжали учиться у него. Кокоринов, впрочем, вскоре поступил на государственную службу, а Карл продолжал заниматься у отца. После его смерти он стал учеником команды И. К. Коробова, ведавшей "городовым строением", т. е. стенами и башнями Кремля, Китай-города и Белого города, а также всеми казенными зданиями и сооружениями, кроме дворцов и церквей.
После смерти Коробова команду возглавил архитектор В. Обухов. В сентябре 1748 г. он вместе с известными зодчими А. П. Евлашевым и И. Я. Шумахером устроил экзамен ученикам — К. Бланку и А. Кокоринову, "которые подлежащие принципы архитектуры обучали и при казенных работах на практиках всегда бывают неотмеи-но и себя держат порядочно и по экзаминации в теории и практике по заданным им вопросам о регулах (т. е. правилах. — А. К.) архитектуры, о расположении покоев и об укреплении фундаментов с ясными доказательствами явились весьма достойными награждения быть гезелями". Решение вопроса задержалось, так как архитектор Д. В. Ухтомский представил к званию гезеля также двух своих учеников. В мае следующего года работы всех претендентов смотрел сам обер-архитектор Б. Растрелли, бывший тогда в Москве. Он особо отметил мастерство К. Бланка как искусного рисовальщика и «ипвептора» (сочинителя) деталей. В августе Сенат утвердил всех четырех в звании гезеля, с жалованьем по 250 рублей в год.
Так закончились ученические годы Карла Бланка. Следует подчеркнуть, что до сих пор в литературе господствовало ошибочное мнение, будто К. Бланк был учеником Ухтомского. На самом деле он не имел никакого отношения к этому архитектору. Истоки мастерства он воспринял у своего отца и И. К. Коробова. Рационалистическая направленность творчества последнего, несомненно, повлияла на становление К. Бланка как мастера архитектуры раннего классицизма.
Бланк был направлен в команду Евлашева, который ведал строительством императорских дворцов. Это назначение принято, вероятно, под влиянием Растрелли, так как Евлашев был доверенным исполнителем всех его замыслов в Москве.
Как раз тогда Растрелли поручили восстановление шатра Воскресенского собора в Новоиерусалимском монастыре под Москвой. Обер-архитектор побывал на месте, ознакомился с проектом И. Ф. Мичурина по воссозданию собора, отверг его декоративную концепцию и набросал собственный эскиз внутреннего убранства шатра. Объем восстановительных работ был грандиозен, и, не желая забираться надолго в московское захолустье, Растрелли рекомендовал поручить руководство осуществлением декоративной части по его эскизу молодому, но очень приглянувшемуся ему гезелю Бланку.
По совершенно не зависящим от Бланка обстоятельствам восстановление храма было отложено на несколько лет, и тем временем Евлашев подключил нового гезеля к расширению дворца в Братовщине, перестройкам в Анненгофе и другим работам, в которых тот проявил мастерство и богатую выдумку.
Звание гезеля было первой ступенью самостоятельного творческого пути: теперь Бланк имел право предлагать собственные проекты, принимать частные заказы. О выдающемся таланте Бланка свидетельствует стремительная служебная карьера этого совсем еще молодого человека: в двадцать один год он становится гезелем, через несколько месяцев получает офицерский ранг поручика, в мае 1753 г. — звание заархитектора, в марте 1754 г. — чин капитана, в конце этого же года — секунд-майора. Наконец, в апреле 1755 г. Бланку присваивают звание архитектора.
В 1756 г. началось восстановление шатра новоиерусалимского храма. Для облегчения конструкции его возвели из дерева, а не из камня. Внутри Бланк создал типичную декорацию середины XVIII века. Смелый молодой зодчий, ощутив самостоятельность, мало считался с эскизом Растрелли и предельно насытил интерьер собора архитектурными украшениями. Перегрузка самой разнообразной орнаментикой создала, по мнению И. Э. Грабаря, "впечатление несогласованного набора мотивов". И все же, несмотря на дробность бесчисленных украшений, они производили впечатление своеобразной сказочной красоты, особенно благодаря яркому сочетанию белого и бирюзового цветов.