Зодчий. Жизнь Николая Гумилева

Шубинский Валерий Игоревич

Эфиопия нуждалась не только в оружии, но и в союзниках. И тут кстати оказалась Российская империя, никогда не имевшая африканских колоний, но (вслед за западными соседями) начинавшая приглядываться и к этому континенту. Разумеется, русский империализм был, как всегда, изначально идеалистическим и основывался на идее помощи православным братьям. (В прямой зависимости от практических намерений МИДа Эфиопия описывалась русскими наблюдателями то как православная, то как монофизитская страна.)

Менелик II. Портрет работы Е. В. Сенигова

Впервые русская духовная миссия достигла эфиопской земли в 1847 году. Первая попытка русской колонизации Эфиопии относилась еще к 1888 году. Некто Николай Иванович Ашинов, терский

казак, вместе с архимандритом Паисием основал колонию «Московская станица» близ Джибути. В романе Юрия Давыдова «Судьба Усольцева» Ашинов описывается социальным утопистом-народником; для такой трактовки, кажется, нет оснований. Целью Ашинова был контроль над Баб-эль-Мандебским проливом. Его формально приватное предприятие было тайно поддержано правительством, но, когда станица пала, обстрелянная с моря французским крейсером, никто за Ашинова не заступился. Спустя несколько месяцев товарищ министра иностранных дел Ламздорф писал в своем дневнике:

Государь очень обозлен против Ашинова… Капитан Пташинский с «Нижнего Новгорода», встретивший эту банду в Порт-Саиде, доносит: Ашинов играет в рулетку и сорит золотом, большинство его товарищей шатаются оборванные, пьяные по улицам и по кабакам…

Гумилев в «Африканском дневнике» упоминает (не называя имени Ашинова) об «искателе приключений, который почти приобрел эти земли для России». Вероятно, эта характеристика справедлива. Впрочем, в комментарии к трехтомному собранию сочинений [73] эта фраза отнесена к полковнику Л. К. Артамонову. Этот офицер, в 1897 году «добравшись на фелуке из Джибути в Обок… вступил в переговоры с султаном Рахэйты, который пожелал перейти в русское подданство». Но Артамонова, кадрового офицера, участника и историка туркестанских походов, много сделавшего и для изучения Африки, нельзя назвать «искателем приключений». Да и история его поездки в Обок в предисловии к книге Артамонова «Через Эфиопию к берегам Белого Нила» (на которое ссылается комментатор) трактуется несколько иначе. У Артамонова не было планов присоединения берегов Красного моря к Российской империи.

73

Гумилев Н. С. Собрание сочинений: В 3 т. М., 1991. Т. 3. С. 437.

Александр Булатович, 1902 год

Если захват Эфиопии оказался для России непосильным, включение этой страны в свою сферу влияния представлялось еще вполне возможным. Россия оказала Эфиопии помощь в ходе войны с итальянцами; в 1896 году в Аддис-Абебу прибыла русская санитарная миссия, основавшая в столице госпиталь. Годом позже между странами были установлены официальные дипломатические отношения. В эскорте посланника Власова в Аддис-Абебу прибыло несколько молодых офицеров. Один из них, Петр Николаевич Краснов, известен как генерал Добровольческой армии и как литератор. Другой, Александр Ксаверьевич Булатович, заслуживает едва ли не большего интереса.

Историческая память — вещь парадоксальная; так случилось, что одному из крупнейших русских исследователей Африки суждено было остаться в сознании большинства «гусаром-схимником Алексеем Булановым» из «Двенадцати стульев» — тем, что сражался с итальянцами в войсках негуса Менелика, крутил роман с «княгиней Белорусско-Балтийской», привез из Африки черного лакея Васю, а потом ушел в монахи и спасал душу, пока не потерпел поражения в сражении с клопами, повадившимися терзать его бренную плоть. Финал вставной новеллы пародирует «Отца Сергия», но сюжетная основа реальна. Александр Булатович действительно стал иеромонахом отцом Антонием. Ильф и Петров узнали о его судьбе из первого номера журнала «Искры» за 1913 год. Там были напечатаны и фотографии Булатовича. Одна из них — с Васькой, только не лакеем, а усыновленным эфиопским мальчиком-инвалидом (вот пример того, как деформируется реальность в сознании и под пером смешливого современника). Булатович участвовал в военных экспедициях Менелика и в своих книгах выступал горячим апологетом завоевательной политики абиссинских правителей, противопоставляя ее европейской колонизации. По его словам, абиссинцы —

древняя культурная нация, только отставшая в своем развитии… Для абиссинцев египетская, арабская и, наконец, европейская цивилизация, которую они мало-помалу перенимали, не была пагубной: заимствуя плоды ее, в свою очередь побеждая и присоединяя соседние племена и передавая им свою культуру, Абиссиния не стерла их с лица земли, не уничтожила самобытность ни одного из них, но всем дала возможность сохранить свои индивидуальные черты («С войсками Менелика II»).

Булатович

первым пересек с севера на юг Каффу (провинцию, от названия которой происходит слово «кофе»), он описал новоприсоединенные провинции, населенные народом галла (оромо)… «Вдыхал он воздух сладкий белому неведомой страны» — эти гордые слова скорее могут быть отнесены к нему, чем к самому Гумилеву. В его книгах, написанных до пострижения, по-средневековому цельная библейская картина мира (Булатович пытается проследить родословную эфиопского народа начиная от Хама и Сима и, конечно, не подвергает сомнению происхождение правителей этой страны от Соломона и царицы Савской) сочетается с деловой обстоятельностью и достоверностью при описании хозяйства, быта и нравов Абиссинии. Последний раз он побывал там, уже будучи монахом, в 1911 году. На сей раз он отправился в Африку с духовной миссией, соскучившись по Ваське (мальчик в монастыре не прижился, и его пришлось отправить на родину) и втайне мечтая исцелить своими молитвами престарелого Менелика, уже два года лежавшего в параличе. В порядке редчайшего исключения он и впрямь был допущен к негусу негести, но помочь ему не смог. С Гумилевым он разминулся, как указывает А. Давидсон, на три месяца. Желчная Анна Васильевна Чемерзина, супруга посла (о ней и ее письмах — несколько ниже), так характеризует его: «Властолюбивая, эгоистичная и лишенная какой-либо деликатности <натура>… Верит в чертей, во всякую нечисть, в силу колдовства и заговоров, и во все это верит так же глубоко, как в символ веры православной». Финал биографии гусара-схимника был куда печальнее, чем это описывает своим попутчикам «сын турецко-подданного»: Булатович был лишен сана за поддержку монахов-имябожцев (воспетых Мандельштамом: «И поныне на Афоне древо чудное растет…»), в нищете и болезнях мыкался в революционные годы и был убит в 1919 году в родной усадьбе некими бандитами.

Булатович был не единственным русским исследователем Эфиопии. В 1898-м уже упомянутый Артамонов совершил путешествие в западные области Эфиопии, на границу Судана, в это же время В. П. Щусев исследовал течение Голубого Нила, а пять лет спустя Н. Курманов пересек страну с востока на запад. Впрочем, в дни Менелика Эфиопию наводнили выходцы из самых разных европейских стран — торговцы, ученые, авантюристы. Особенно много было французов и греков. Если Феодор был эфиопским Борисом Годуновым, то Менелик напоминал Петра Великого — только без его свирепости. Любопытство негуса не знало пределов. Не считаясь с этикетом, он общался накоротке с заморскими гостями, ассистировал врачам во время операций, часами пропадал в большом автомобильном гараже, устроенном у главного дворцового входа, беседуя с механиками. По словам первого русского посла П. М. Власова, «моторы, турбины, кинематографы, ружья, фотография, электрическое освещение — ничто не ускользало от внимания Менелика». Сорок юношей из хороших семей Менелик, точь-в-точь как Петр, послал учиться за море, в том числе и в Россию. Благодаря любви негуса к технике европейские новшества проникали в его отсталую страну. В 1894 году началось строительство железной дороги Джибути — Аддис-Абеба. Всерьез обсуждался проект устройства в столице трамвайной линии. В 1901 году в Аддис-Абебе появился телеграф, год спустя — телефон. Реформы государственного управления носили характер скорее косметический. Так, в 1907 году были введены европейские названия для высших государственных должностей. Старые названия употреблялись наравне с ними, и в результате сановника титуловали так: «военный министр фитоорари Абто Георгис», «государственный секретарь аляка Габроселяси», «министр финансов бальджерон Мулигата».

Чтобы стимулировать развитие экономики, Менелик раздавал бедным иностранцам (европейцам и индусам), желающим натурализоваться в стране и заниматься сельским хозяйством, ссуды под небольшой процент; его примерам следовали абиссинские аристократы. Другими словами, Абиссиния в то время являла собой редчайший пример независимой, открытой и более или менее успешно развивающейся неевропейской страны.

Медовый месяц русско-эфиопских отношений приходился на 1895–1904 годы. Согласно регламенту, принятому в 1902-м, штат посольства был определен в пятнадцать человек (не считая обслуги), во главе с министром-резидентом, действительным статским советником. Но два года спустя России, увязшей в войне с Японией, а потом в революции, стало не до африканских проектов. Обсуждался даже вопрос о закрытии дипломатического представительства в Аддис-Абебе. В конце концов было принято соломоново решение (что в данном случае звучит как каламбур): миссию сохранили, сократив ее состав. Министр иностранных дел Извольский писал в 1906-м в записке на высочайшее имя:

После пережитых Россией событий сокращение поля деятельности Императорского правительства в сфере международных отношений истолковано было бы в неблагоприятном для России смысле, как признак умаления роли России как великой державы…

Но и независимо от этой общей мысли сохранение миссии представляется весьма желательным. Хотя Россия и не имеет прямых политических и торговых интересов в Абиссинии, тем не менее миссия в этой стране представляет значение, как надлежащий пост, позволяющий следить за соперничеством скрещивающихся там важных политических интересов.