Зодчий
Шрифт:
Еще только вчера весело шутившие с товарищами и друг с другом, смеявшиеся по любому поводу, а то и вовсе без повода, Низамеддин и Абуали, тревожно переглянувшись, молча побрели к своим стреноженным коням. Никто в эту ночь не забылся сном. Перед глазами стояла страшная картина — сыновья самаркандского купца с ножами в груди. Не трудно было догадаться, что где-то здесь, поблизости, бродит Караилан, что это его черные дела. Ох, Караилан, Караилан!
Подложив под головы седла, воины лежали, устремив глаза в небо, а над ними, в высоком небе, огромная черная туча медленно наплывала на
— Караилан проглотил луну, — шепнул Низамеддин.
— Смотри-ка, я только что собирался это сказать. Слова сами родились у меня в сердце, — отозвался Абуали.
— И держали бы их при себе в сердце, не допускали бы их до языка, — посоветовал Шадманбек. — Хоть мы и в степи, но не забудь, что и растения имеют уши.
— Ну чего ты так боишься? — спросил Низамеддин. — Разве можно идти в бой, пугаясь собственной тени?
— Наше дело рубить головы врагов! — отозвался Абуали. — И если господу будет угодно, мы разобьем неприятеля в пух и прах.
— Хвала вам, отважные воины, — бросил проходивший мимо тот прежний, ничем не примечательный человек с бородкой клинышком. В руках он нес чайник с чаем…
Как только Мирза Улугбек выступил с войском из Самарканда, государь вызвал второго своего сына, Ибрагима Султана, из Шираза в Герат.
— И большая война, и малая война, — сказал он сыну, — рассудить, та же азартная игра. Мы можем и выиграть, можем и проиграть. Сражение продлится недолго, но войско Хорасана должно быть наготове.
Государь знал, сколь жесток, суров и желчен был нравом его второй сын, знал он и о том, что никогда не выйдет тот из повиновения, что хватка у него железная, и волю отца он сумеет претворить в деяния.
Государь спешно послал одного из своих верных приближенных, Гуляма Бадра-тархана, к Васиятиддину Дулдаю — верному человеку Шаха Малика-тархана, оставшемуся в Самарканде. А за два дня до этого в тот же Самарканд отправил он находящегося на тайной службе при дворе Караилана с его людьми.
Прибыв в Герат, Ибрагим Султан тут же созвал начальников всех канцелярий и ведомств и от имени государя огласил приказ о немедленном прекращении любых дополнительных расходов и о закрытии царской казны.
Отныне все ворота города будут охраняться, кроме обычных стражников, еще и конными воинами.
Царевич приказал взять иод неусыпное наблюдение купцов, въезжающих в Герат, и тщательно проверять каждого покидающего город. Задерживали всякого мало-мальски подозрительного человека. Незамедлительно стали собирать налоги с населения, и в первую очередь с землевладельцев. Временно прекратились и расходы на строительство.
По душе государю была прижимистость Ибрагима Султана. И вызвал-то он его из Шираза, злая, что только Ибрагим сумеет проводить твердую политику в государстве, особенно в дни войны. Да и пусть поучится, пусть накапливает опыт. Во время походов Тимур подолгу оставлял его, Шахруха, в Самарканде, и там он тоже, творя волю
Еще слишком юными были Байсункур, Суюрготмыш и Мухаммад Джуки, и Ибрагим Султан считался правой рукой отца. Он тоже был молод, но даже вельможи и крупные чиновники побаивались царевича, статью, лицом, манерой говорить похожего на своего прославленного деда Тимура и с детства отличавшегося высокомерием и коварством. Ученым, поэтам, художникам Ибрагим предпочитал военных.
— Пускай попробуют эти мавляны своими книгами да посохами защитить государство. А вот не будь военных, вся наша страна придет в упадок.
Поэтому-то ученые и поэты и искали покровительства у самого государя или защиты у правителя Самарканда Улугбека-мирзы. Зато «секретная служба» дворца, военачальники и военные вельможи связывали все свои чаяния с молодым царевичем и свято верили, что «преемником престола государства, созданного Тимуром, будет после Шахруха только Ибрагим Султан, и только он».
Глава XI
Дверцы казны захлопнулись
Вся страна жила на военном положении, и любые ассигнования на развитие просвещения и культуры прекратились, дверцы казны захлопнулись крепко-накрепко.
В один прекрасный день, заметив зодчего на крыше строящегося медресе, смотритель работ Ахмад Чалаби со вздохом сожаления объявил о том, что придется свернуть работы.
— Ничего не поделаешь, — добавил он, — хотя, быть может, стоит пойти к Гаухаршодбегим и у нее попросить помощи? Впрочем, — добавил он, — есть царский указ о том, чтобы ни копейки не отпускать «на такие дела». Приезд Ибрагима Султана из Шираза в Герат не на пользу ученому люду, а, наоборот, во вред, — пояснил он.
Зодчего и без того коробило, что смотритель работ неотступно следует за ним по пятам, но, услыхав слова «на такие дела», совсем разгневался. Он понимал, что означает это пренебрежительное замечание. Труд зодчих, высокое их творчество попадало в разряд «таких дел», короче — просто сводилось на нет. Зодчий наперед знал, что еще может сказать ему этот человек.
— «Такие дела», как вы говорите, никогда не приостановятся, — бросил на ходу Наджмеддин Бухари. Он с умыслом сделал ударение на словах «такие дела», — А чем же будем платить рабочим? — спросил Ахмад Чалаби, не уловив иронии зодчего.
Зодчий далее не обиделся на него, да и можно ли требовать ума или бойкости соображения от глупца? Можно обижаться на человека умного, а на такого? «Сердиться на глупца что считать осла звездочетом», — подумалось зодчему.
— Я сам буду платить людям, — ответил он. — Но вот как быть с вами? Вы получаете немало, и вам я платить не смогу.
.. — Вы хотите сказать, что увольняете меня?
— Вы меня поняли совершенно правильно.
— А я не уйду.
— Но я же сказал, что не могу оплачивать ваши услуги, — повторил зодчий, намекая на доносы смотрителя работ. — Да вам здесь и делать нечего: вы не разводите раствор, не кладете кирпичи, не занимаетесь облицовкой. Что же вам здесь делать?