Зодчий
Шрифт:
Темнело. Солнце клонилось к горизонту. Последние его лучи осветили безлюдную степь. Встань здесь человек во весь свой рост, тень его, упавшая на землю, была бы длиною в самый высокий тополь. Но в безлюдных степях между Яккатутом, Рафканом и Канибадамом не было ни души, здесь, в этом царстве смерти, одни лишь трупы — люди и лошади. По дороге, пробитой через степь колесами арб, — ни единого всадника. Весть о происшедшем здесь страшном сражении, об ужасах кровопролитной битвы достигла слуха жителей окрестных кишлаков. Лишь одни только отсеченные головы, валявшиеся здесь и там, уже не ведали ужаса. Но среди этой горы мертвецов были и раненые, кто с отрубленной рукой или ногой, кто умирал, страдая от жажды, — и все ждали помощи. Солнце скрылось за горизонтом. Над степью, словно медное блюдо,
Арбы, под конвоем нукеров, прибыли в полночь. Нукеры подобрали раненых, собрали оружие и уложили на арбы. Вслед за ними, тоже под охраной воинов, потянулись так называемые «семейные» арбы. Прослышав о победе, они спешно отправились вслед за царевичем в сторону Хоканда. Начальник обоза распорядился похоронить здесь же павших воинов и как можно быстрее доставить раненых в город. А сам, стегнув нагайкой коня, поскакал догонять «семейные» арбы. В одной из этих нарядно украшенных арб ехала Акабегим — жена Улугбека — со своими служанками. Самым верным воинам поручили сопровождать этот караван, охранять от всех дорожных случайностей.
Хокандцы открыли ворота города, радостно встречая Улугбека. За целый фарсанг [14] от города выехал навстречу царевичу имам мечети Джаме в белоснежной чалме. Главный казий [15] и прочие высокопоставленные лица тоже встретили Улугбека за пределами города и торжественно проводили до дворца. А люди Мухаммада Аргуна уже успели тщательно обшарить весь дворец и расставить вокруг него есаулов и нукеров. Вошедший в город одним из первых, Караилан лично проверил покои, предназначенные для царевича. И лишь после того как он доложил Улугбеку, что Мухаммад Аргун сделал асе как положено, царевич вступил во дворец. Один за другим поскакали гонцы в Самарканд, затем в Герат с доброй вестью о победе. А еще до этого четверо проворных гонцов прямо с поля боя были отряжены в Самарканд.
14
Фарсанг — мера длины, равная примерно 7–8 км.
15
Казий — судья.
Шах Малик, который вошел позади Улугбека в одну из самых прекрасных зал дворца, шепнул царевичу:
— Мне нужно спросить вас кое о чем.
— Я слушаю вас, — Улугбек повернулся к Шаху Малику.
— Намерены ли вы отдохнуть или сначала допросите Ахмада-мирзу?
— Буду говорить с Ахмадом.
— Хорошо.
— Да, кстати, скажите воинам: город не грабить. К казне не подходить. Пусть казначей сам прибудет сюда. Завтра же на рассвете мы одарим воинов золотом и одеждой. Никого не обидим…
— Хорошо.
Шах Малик вышел. По всему дворцу у всех входов были расставлены вооруженные нукеры. Немного погодя Улугбек сошел во двор. Там уже стоял со связанными за спиной руками Амирак Ахмад. Его окружали самаркандские военачальники и вельможи. Улугбек опустился в кресло, покрытое бархатом. Под ноги ему расстелили тигровую шкуру. Сын его дяди — его двоюродный брат — Ахмад-мирза стоял напротив, склонив повинную голову.
— Развяжите ему руки! — приказал Улугбек, обращаясь к Мухаммаду Аргуну.
Выхватив из-за пояса кинжал, Аргун разрезал тонкую бечевку. Амирак неловко потер занемевшие руки.
— Ну, царевич, что вы теперь скажете?
— Вы — победитель, мы — побежденные.
— А вы,
— Я понял, что бой проигран, ну я и растерялся, а побежденный бежит куда глаза глядят.
— Это ложь. Вы просто не желаете говорить правду.
Если вы бы хотели спасти жизнь, вы направились бы в горы через Шурсув. Вы ведь не вошли в Хоканд и в Маргелан, вы знали, что свои же люди выдадут вас.
Так куда же вы хотели бежать через Ашт и почему?
— Просто растерялся, сбился с пути.
— Но вы ведь человек не глупый, не такой уж вы простачок, каким хотите казаться. При вашем дворе были мои люди, и мы знаем, что намеревались вы предпринять в случае поражения. Еще до начала похода для вас были закрыты все щели. Путь к спасению вам был отрезан. Говорите же правду, Мирза, и я обещаю сохранить вам жизнь. А иначе… Иначе прольется кровь… Погибли люди, я не оставлю вас в живых, Вы жестоко оскорбили владыку. Говорите правду, и я ®о имя памяти моего дяди Амира Умаршейха пощажу вас…
— Я скажу, все скажу, — заторопился Ахмад, — скажу правду, царевич, я верю вам! Через Ашт по горным дорогам я собирался выйти к берегу Сайхуна, затем через Сигнак и Шахрухию пробраться в Кипчакскую степь.
Мы договорились с Мухаммадханом из Туглии, потомком Тимура. Между Мухаммадханом и Бараком Углоном — внуком Урусхана — не затихают распри и ссоры.
А ханы Кипчакской степи настроены против Самарканда и Герата. Они охотно помогли бы мне. Поэтому я и бежал в Кипчакскую степь…
— Вот теперь вы сказали правду. — Улугбек поднялся. — Я сохраню вам жизнь. Завтра же утром вместе с женой и детьми вы отправитесь в Герат. И там вымолите прощение у государя, своего дяди, за все ваши прегрешения. Расскажите ему без утайки все, что рассказали сейчас мне. И о Бараке Углоне и о Мухаммадхане, о вашем с ними уговоре. Ничего не упуская… Все это очень важно.
— Я сделаю все, что вы мне приказали, — поспешил заверить Ахмад-мирза, кланяясь Улугбеку. Он не помнил себя от счастья, ведь ему обещали сохранить жизнь.
Наутро Ахмада-мирзу со всем семейством погрузили на арбу и под надзором людей Мухаммада Аргуна отправили в Самарканд, а оттуда в Герат.
Гонцы мчались в Самарканд с чрезвычайно важными и тайными сообщениями. Оттуда, после краткого отдыха, они направились в Хорасая. Но весть о победе над Ахмадом уже на следующее утро достигла Герата. Выпущенные из Ходжента голуби пролетели через Джизак в Самарканд, из Самарканда в Шахрисябз, Балх, Майману и опустились в Герате. Первого голубя, прилетевшего с доброй вестью из Майманы, доставили государю. Он собственноручно отвязал от его лапки шелковую записку и тут же приказал богато одарить гератского голубятника подарками. Не забыл и всех голубятников от Ходжента до Герата. Им тоже выдали деньги и дорогие одежды.
— Искусство голубятников, — промолвил Шахрух, куда выше искусства гонцов, а также куда надежнее труда дозорных; разжигающих костры на вершинах. Важные вести раньше всех доставляют нам голуби.
Царевич Ибрагим Султан, уже снарядивший большое войско для того, чтобы в случае надобности спешно перебросить его в Самарканд, без особого восторга принял весть о победе. Однако держался он спокойно, делая вид, будто разделяет ликование придворных, наперебой поздравлявших Шахруха с победой. На самом же деле он завидовал славе брата как «покровителя наук» еще сильнее, чем его славе военачальника. В душе он лелеял мечту, что Ахмад-мирза не так-то легко поддастся Улугбеку, «повыщиплет из него перья», и тогда отец отдаст самаркандский престол ему, Ибрагиму, с более «твердой десницей». Да и вообще он считал, что ни старшего брата — Мухаммада Тарагая, ни младшего Байсункура мирзу не следует допускать ни до военных, ни до государственных дел. Зато хорошо бы самых младших братьев — Суюрготмыша и Мухаммада Джуки — назначить в свое время правителями Мавераннахра, эти-то не выйдут из его, Ибрагима Султана, повиновения. Жестокосердный царевич ожидал возвращения брата-победителя в Самарканд.