Золоченые
Шрифт:
Белорукая хватает меня за подбородок, глубоко впиваясь когтями, и мои мысли снова замирают.
– И оно же делает тебя ценным товаром. – Она поднимается на ноги. – Смертовизги начали мигрировать, южные границы уже преодолены. Тамошние джату не смогут долго сдерживать натиск. Каждый день эти… существа подбираются к империи все ближе и ближе. Когда они нас разгромят и уничтожат – это лишь вопрос времени.
Содрогаюсь от воспоминаний, от хищного взгляда предводителей смертовизгов.
– А при чем тут я?
Белорукая изящно пожимает плечами.
–
Снова накатывает стыд, слезы жарче жгут мне глаза. Я не могу даже смотреть на Белорукую, а она продолжает:
– Сколько раз ты умирала? Семь, восемь…
– Девять, – устало поправляю я.
Обезглавливание, сожжение, утопление, повешение, отравление, побивание камнями, потрошение, кровопускание, расчленение…
Несколько расчленений.
Старейшины выносят ведра, в их глазах вновь горит жажда наживы.
«Продадим его в Норгораде. Знаю там торговца, который прилично заплатит…»
– Девять раз. – Голос Белорукой вырывает меня из бурного водоворота воспоминаний. – Ты умирала и всякий раз возрождалась. Значит, тебя уже достаточно испытали. Ты идеально подходишь для нужд императора.
– Ему нужны демоны?
– Нет, ему нужны воины. Целая армия нечистых, сражающихся во славу Единого царства.
Я распахиваю глаза. Таких, как я, хватит на целую армию? Ну конечно. Все эти сестры и дальние кузины, которых все эти годы забирали…
Белорукая смотрит на меня сверху вниз.
– Раз в сто лет смертовизги уходят в первобытное гнездовье, место, откуда они все родом. В этом году начинается новый цикл, император Гизо решил, что лучшего времени для удара не найти. Ровно через восемь месяцев, когда все смертовизги соберутся в гнездовье, туда хлынут его армии, уничтожат их проклятый дом. Мы сотрем их с лица Отеры. – Взгляд Белорукой пригвождает меня к месту. – Твой род возглавит атаку.
Мой род… От дурного предчувствия по спине пробегают мурашки, смешиваясь с острым уколом разочарования. Я уж было надеялась, что Белорукая тоже алаки. Заставляю себя устремить взгляд ей в глаза.
– Даже если это правда, зачем мне соглашаться? – хриплю я. – Что я получу, кроме вечности мучительных смертей на поле боя?
– Свободу от этого балагана. – Она обводит ладонью подвал. – Пока ты корчишься тут в муках, старейшины продают твое золото всякому, кто больше заплатит, чтобы благородные кланы делали себе красивые безделушки. За счет твоих страданий они набивают кошельки, паразиты, что в буквальном смысле сосут твою кровь.
К горлу подкатывает тошнота, я с трудом сглатываю. Я знаю, что делают старейшины, я знаю, что они расчленяют меня ради золота. Но я должна подчиняться, должна заплатить за свою нечистоту.
Да простит меня Ойомо, он дарует мне…
– Отпущение грехов. – Сердце чуть не останавливается, когда Белорукая произносит это слово. – Вот что еще ты получишь.
И сердце замирает. Тишина так давит, что я с трудом слышу, как Белорукая продолжает:
– Сражайся
– Чиста? – шепчу я, все мысли исчезают, вытесненные этими невероятными словами: чиста, отпущение грехов. Снова человек, точно такая же, как все остальные…
Больше никакого покалывания.
Смотрю в потолок, глаза печет от слез.
Ты слышал. Все это время ты слышал. Ты все-таки меня слышал.
Едва замечаю, как Белорукая кивает:
– Да, жрецы императора это могут.
Теперь в голове проносится столько мыслей, столько чувств – облечение, радость, – что я едва держусь, чтобы не запрыгать на месте. И вспоминаю:
– А как же старейшины? А мой отец?
Белорукая пожимает плечами.
– А что они? Я – посланница самого императора Гизо. Живое воплощение его воли. Пойти против меня – значит пойти против Отеры.
Снова накатывает облегчение, за ним по пятам – решимость. Я могу стать чистой. Я могу найти место, где меня примут, впервые стать частью чего-то. У меня может быть будущее – нормальная жизнь, нормальная смерть…
Он наконец впустит меня к себе в Заземье.
– Ложка дегтя, алаки, – прерывает водоворот мыслей голос Белорукой. – Твое обучение будет в десять раз жестче, нежели у обычных солдат.
Когда я в тревоге съеживаюсь, она пожимает плечами.
– Ты – проклятый демон, презренная мерзость в глазах Ойомо, и относиться к тебе будут соответственно. – Когда я пристыженно опускаю глаза, Белорукая добавляет: – Однако сомневаюсь, что на тренировках ты столкнешься с чем-то, что хотя бы приблизится к уже пережитому здесь.
Она подается вперед, в ее глазах любопытство. Она небрежно держит печать в пальцах. Приглашение. Предупреждение.
– Ну что, решила?
Решила? Что тут вообще спрашивать? Все эти дни я молилась, подчинялась в надежде найти свое место… и вот же он, ответ, который я так искала. Я смотрю на Белорукую, и в моих глазах уверенность.
Я принимаю печать.
– Да, – говорю я, – решила. Я согласна – при одном условии.
На губах Белорукой появляется веселая улыбка.
– Так-так?
– Пусть моему отцу скажут, что я мертва.
4
В результате старейшина Дуркас даже не спорит с Белорукой о моей судьбе. Женщина лишь многозначительно вскинула бровь – и я освобождена от оков и одета с такой скоростью, будто сами гончие Заземья, восстав, кусали старейшин за пятки. Пусть старейшинам совсем не хочется терять богатство, которое я приношу, они все же не смеют пойти против посланницы императора.
Когда меня ведут к ступеням храма, царит ночь и густая темнота – луна едва освещает заснеженную землю. Порыв ледяного ветра ударяет в лицо, вызывая слезы. Он причинил бы куда меньше боли, будь на мне маска, но я нечистая женщина. Теперь я никогда не смогу носить маску.