Золотая бабушка

Грэнди С

Это обещание она пронесёт через всю жизнь. Впрочем, прошло время и чувства поутихли. Так бывает со всем. Какими бы ни были сильными чувства — они стираются из памяти. Забывается голос, жесты, мимика, даже само лицо — от человека остается только мыльное пятно с примерными чертами. Также медленно забывался Пашка. Появились другие дела, другие заботы, другие цели. Но рисовать Люба не рисковала, словно это напомнило бы о чувствах. Тогда бы она поняла, что совершила большую ошибку

Глава 6. Романтика белых хлопковых трусов и эмалированного чайника

Нина так и осталась в Петербурге

навсегда. Об этом Любовь Михална знала, потому что поддерживала с подругой связь через письма, которые они по старинке отправляли. Иногда даже открытки слали. Нинка объездила уже весь мир. Так странно… Из них двоих, именно Нина рвалась домой и была уверена, что большой город отверг её. Именно Нина боялась выйти дальше двора. Но уехать и жить взаперти пришлось сильной Любови Михалне, а ведь казалось, что её создали ради начальственной (читай «царственной») проездки по Невскому. А теперь у Нинки квартира на Ваське. Да не просто какая-нибудь, а та самая квартира, в которой они вместе жили во всей красоте жизни. Повезло же им тогда. Все в общаге ютились, да в коммуналках. А у них — целая квартира на двоих!

Любовь Михална, не спрашивая дороги, двинулась от вокзала до автобусной остановки около станции метро. Она всегда любила наземный транспорт. Какой смысл, живя в Ленинграде, передвигаться под землей? О нет! Нужно наслаждаться красотой, в которую столько души вложил Пётр — отобрал у всех регионов камень, лишь бы любимый Петроград отстроить.

Номер автобуса уже был не тот, что раньше, но маршрут не изменился, потому что такие дороги остаются на века: вдоль по Невскому проспекту, мимо Зимнего дворца и Александровского сада. Да, Любовь Михална хорошо помнила это место. Здесь недалеко от «Медного всадника» блевала Нинка. Вчера они гуляли и праздновали поступление, а сегодня Любочка вместо бокала вина держит трость. Старуха сошла на остановке и промокнула глаза платком.

Бырк-бырк. Это капли дождя разбивались о котелок Любови Михалны. Негоже портить такую добротную вещь. Старуха раскрыла зонт и стала наблюдать за людьми. Они словно тараканы расползлись по разным углам. Любовь Михална ухмыльнулась. Сцена напоминала ее прощание с однокурсниками в Репина. Жалкие людишки, которых пугает дождь в Петербурге.

Но один парень не торопился уходить с лавочки, несмотря на ливень, который упорно размывал дорожки парка. Любовь Михална как ответственный гражданин, гордый провинциал и вообще советский человек просто не могла пройти мимо. Приготовившись к нравоучениям, старуха подошла к парню вплотную. Тот не реагировал.

— Ты чего, осталоп, сидишь? Ливень не видишь, что ли?

Молчание. Капли стекали по его нелепым толстым очкам. К слову, видок у молодого человека сам по себе был дурацкий. Это старуха отметила, когда подошла к нему поближе. За высветленными патлами всегда скрывается неуверенность в себе — Любовь Михална была в этом абсолютно и бесповоротно уверена.

— Экая молодежь пошла, даже не отвечает старикам. В наше время такого не было! Если подходил кто-нибудь из старших, мы тут же подскакивали и честь отдавали.

Такого во времена Любови Михалны, конечно, не было. Она вообще любила посочинять и приукрасить.

— Понятно, из-за проститутки страдаешь, — парень дрогнул, старуха приулыбнулась. — Точно из-за проститутки: помада красная, стрелки до ушей, принципов — ноль. Но я вот, что тебе скажу. Всё это бесполезно. Чтобы ты ни сделал, ни сказал, она бы всё равно ушла, потому что не твоя. Твоя бы не ушла, даже

если бы ты сидел под ливнем, как полный придурок.

Ей хотелось поехидничать ещё, но сердце неприятно сжалось от воспоминаний. Такой весь несуразный когда-то на этой скамейке… впрочем, может, и не на этой? Когда-то тут сидел Он. Запах ромашек ещё щекотал нос. Только переступила порог Ленинградской области, как обязательно нужно было натолкнуться на призрак прошлого. Скульптор был похож на этого паренька. Он тоже любил драматично сидеть под дождём. Не то чтобы привлекал внимание. Он просто не замечал. Как можно не замечать капли, бьющие тебе по темечку? Любовь Михална не знала ответа.

Старуха дрогнула, ощутив на пальцах гриф карандаша. Сплюнула, а после пошарилась в своём чемоданчике и достала зонт: у неё всего было по паре. Любовь Михална всё-таки советский человек. Она вручила его парню и умчалась, забыв о больных ногах. Честное слово, Любовь Михална, иногда вы поражаете меня своей безрассудностью.

Повезло, что к остановке вновь пришёл нужный автобус. Так что теперь прямиком через мост, проехать Кунсткамеру и вырулить к дому. Любовь Михална ругала себя. На кой черт полезла к незнакомцу? Застыдилась и убежала, даже не прочувствовала ностальгию, памятник не осмотрела и не услышала все запахи сада. Надо было покрасоваться, наверное. Иногда она сама поражалась тому, какие глупости приходили в старую голову. Хотелось много внимания. И неважно негативные это эмоции или положительные. Организм физически требовал, чтобы мир крутился вокруг Любови Михалны. И она не могла остановить эти позывы.

Проезжая Академию Репина, Любовь Михална отвернулась. Не будет она смотреть на эти колонны. А Минерва на крыше пусть глаза свои выпучивает до скончания времён — Любовь Михална не удостоит её вниманием. Нечего смотреть, внутри всё давно обветшало, ещё когда она училась, а сейчас там точно… точно-точно. Так старуха себя и успокаивала, но она видела здание. Смотря на другой берег Невы, она невольно перемещалась в стены университета. Любовь Михална смотрела на реку так, как на неё смотрят не из автобусов.

Поворот. Наконец ушли в глубину Васьки. Плотно прижатые дома, разделенные на линии, приносили счастья больше всяких там академий. Двери отворились. О! Хорошо-то как! На Ваське был совсем другой воздух. Для Любови Михалны Васька — больше, чем весь Питер. Старуха направилась к нужному дому, благо, что он был совсем рядом с остановкой. Парадная такая же «музейная». Раньше подружки часто рисовали на подоконнике. Хорошее освещение из окна, которое выходит на оживленную улицу. Нина и Люба часами могли делать зарисовки людей бесконечно, но их постоянно гоняла старушенция. Она то ли страдала кратковременной потерей памяти, то ли просто была вредна до чёртиков. Просто девчонки снимали у неё комнату. И всегда очень удивлялись, когда она их выгоняла с собственной парадной. Художницы возвращались домой, и эта же старуха готовила им чай, будто пять минут назад не орала благим матом.

Нина купила квартиру — бывшая хозяйка давно умерла. Гоняла ли юных художников подруга «дней суровых»? Всё-таки преемственность поколений нужно соблюдать. Любовь Михална настойчиво позвонила в дверь и уже предвкушала, насколько глупым будет лицо у Нины, когда они встретятся. «Люба! Ты умерла и явилась ко мне призраком?!» Но открыл дверь огромный бородатый мужик с грустными глазами. Таких обычно встречаешь на кассе в магазине с тележкой полной сосисок, пива и подгузников.

— А ты кто?