Золотая братина: В замкнутом круге
Шрифт:
Адольф Штольц отметил, что комендант замка бледен, вздрагивает левый уголок рта.
– Что случилось, господин комендант?
– Сердечный приступ у Дархен. Поеду за доктором.
– Может быть, его вызвать по телефону? Толмачев безнадежно махнул рукой.
– Вы же знаете нашего старика-доктора! Ночью он сам ни за что не поедет.
– Карл! Открой ворота.
Рядовой Адлер и обер-лейтенант быстро вышли из комнаты.
«Что делать? – думал Адольф Штольц. – Позвонить бригаденфюреру? Нет… Лишняя паника не нужна. Пойти проведать фрау Дархен? Убедиться?… Неудобно. Вот что! Через полчаса позвоню этой развалине доктору Фалацкеру: „Как вы там с нашим комендантом?“ И в зависимости от ответа –
Фельдфебель Штольц через затемненные окна слышал, как проурчал двигатель комендантова «опеля», и постепенно все стихло.
Вернулся рядовой Адлер, спросил, зевнув:
– Продолжим игру, господин фельдфебель? Штольц не ответил – он смотрел на часы.
Метров через двести шоссе, идущее от замка Вайбер к Кауфбау, круто поворачивало влево. Миновав поворот, Никита Толмачев остановил «опель» возле трансформаторной будки. В нескольких метрах от нее начиналась почти неразличимая дорога (лишь Толмачев знал, что под тонким слоем дерна булыжное покрытие), заросшая прошлогодней травой. Она шла вниз и за молодым леском поворачивала обратно, к замку; заканчивалась неприметная дорога (все расстояние полтора километра) у его тыльной стороны, возле канализационной трубы, в этом месте выходившей наружу контрольным люком. Люк был закрыт чугунной крышкой с барельефной фашистской свастикой. Там, рядом со стволом люка, была дверь, которая снаружи выглядела как обыкновенная чугунная плита… Возле люка забетонированная площадка, и на ней вполне могла развернуться легковая машина.
«Нет, к самому люку нельзя, – сказал себе Никита Никитович. – Они могут проверить. Главное сделано – мой железный конь вне замка».
Включив мотор, Толмачев отъехал несколько метров от трансформаторной будки, остановился. Вышел из машины, поднял капот «опеля» и, светя себе ручным фонариком, осторожно вынул свечу, положил ее в карман кителя, подумав: «На всякий случай. От них всего можно ждать».
Прошло двадцать минут. Фельдфебель Штольц уже поглядывал на телефон. Но в это время дверь открылась, и в комнату ворвался крайне взволнованный обер-лейтенант Пауль Кауфман. Адольф Штольц сразу обратил внимание на то, что руки коменданта замка Вайбер были перемазаны машинным маслом.
– Что, господин комендант?
– Мотор отказал, дьявол бы его… Вот так всегда, в самый нужный момент. И двухсот метров не отъехал. На самом повороте.
– Так, может быть… – Адольф Штольц готов был направиться к двери. – В гараже на ходу три мотоцикла.
– Подождите, фельдфебель, – остановил Штольца обер-лейтенант Пауль Кауфман. – Пойду посмотрю, как Дархен. И если ей не лучше, сразу вам позвоню.
Толмачев вышел из комнаты. Выждав несколько минут, Адольф Штольц приказал свистящим шепотом:
– Карл! Бегом! До поворота… Посмотри…
– Слушаюсь, господин фельдфебель! – Рядовой Адлер ринулся вон из комнаты. Комендант замка Вайбер позвонил через десять минут.
– Слава богу, Дархен намного лучше, – спокойно звучал в трубке телефона голос Толмачева. – Приступ прошел. Обойдемся своими лекарствами.
– Я рад за вас, господин обер-лейтенант.
– Спасибо, дружище Адольф, за участие.
«И все-таки что-то здесь есть, – думал фельдфебель Штольц. – Что-то не так…»
Явился запыхавшийся Карл Адлер.
– Точно! – отрапортовал он. – «Опель» господина обер-лейтенанта стоит как раз за поворотом.
Карл Адлер был славным деревенским малым. Исполнительным, безотказным и не раздумывающим над приказами начальства. Вот что важно…
Похищение музейной реликвии
Глава 41
Львы
После того как на полуфразе оборвалась связь с Петром Забраченковым, все трое, входившие в группу сопровождения, включая ее командира Леонида Вакулайте, не сомневались: их товарищ обнаружен и может быть…
– Все может быть, – предположил один из них.
Но главное Забраченков успел сказать: сервиз, видимо, в коттедже и его, упаковав в ящики, собираются грузить на «БМВ». Эта информация, включая явно трагический факт о прерванном телефонном разговоре с Забраченковым, тут же была передана в Центр.
– Высылаем группу захвата и санитарную машину, – прозвучал в телефонной трубке взволнованный голос Мирова. – Минут через сорок-сорок пять будут у вас. Встречайте.
Но прошло уже пятьдесят минут. Автотрасса Москва – Рига была абсолютно пуста – ни единой машины. И в этот момент метрах в пятидесяти от серого «мерседеса» после вспышки оглушительно грохнуло, взрывная волна покачнула машину и сдвинула ее с места, по крыше застучали комья земли, боковое стекло треснуло, очевидно от удара камнем, образовавшиеся трещины мгновенно возникли вокруг пробоины, как паутина вокруг паука.
– Они взорвали дорогу к коттеджам! – сказал один из оперативников.
– Все целы? – Вакулайте уже набирал номер телефона.
– Что там у вас, Седьмой?
– Докладываю…
Черный «мерседес», благополучно миновав посты ГАИ на нескольких пересечениях дорог, не заезжая в столицу, выбрался наконец на трассу Москва – Петербург, на подъезде к Сходне свернул налево, минут десять ехал по слабо освещенной улице, еще раз свернул в узкий переулок и оказался в районе старых, довоенных – если не дореволюционных – дач за высокими деревянными заборами. Машина остановилась возле металлических ворот. На калитке слабо светился щиток домофона. Из «мерседеса» вышел Ян, нажал на щитке кнопку.
– Вы? – прозвучал старческий голос.
– Мы, Батя.
Створки ворот почти бесшумно разошлись в стороны. Ян опять сел в машину рядом с Колом, хлопнула дверца. Дорога, посыпанная красным гравием, вела через заросший сад к старому двухэтажному дому с большой темной террасой. И дом был темный, светилось лишь одно большое окно справа от террасы. «Мерседес» остановился у высокого крыльца.
Ян повернулся к Колу и приказал тихо:
– Оставайся в машине, мы быстро… Пошли, Мишель, – обратился он к Очкарику.
На крыльце террасы их встретил молодой человек в спортивном костюме цвета хаки, с правильными, но мелкими чертами лица. Это был Евгений, один из «телохранителей» графа Оболина из фирмы «Амулет».
– Проходите. Василий Никитович ждет.
Все трое прошли через темную террасу и очутились в просторной, слабо освещенной комнате с бревенчатыми коричневыми стенами. За столом, накрытым чистой кремовой скатертью, сидел глубокий старик, очень необычной, запоминающейся внешности: загорелое суровое лицо, иссеченное глубокими морщинами, обрамляла седая, старательно подстриженная борода; высокий выпуклый лоб, резкий, волевой профиль, жестко сжатые губы; глаза под нахмуренными, тоже седыми, бровями смотрели холодно, зорко и молодо. На мочке левого уха разрослось небольшой опухолью темное родимое пятно, поросшее сивой щетиной. Старик был поджар, даже сух, на нем безукоризненно сидел темно-серый костюм, рубашка ослепительно бела, черный галстук повязан аккуратным узлом и прикреплен к рубашке заколкой с большим бриллиантом; бриллианты поменьше поблескивали в манжетах. Перед ним на подносе стояли темная бутылка французского коньяка и две рюмки. Рядом лежала пачка длинных американских сигарет, почти пустая. В комнате витали струи дорогого ароматного табака.