Золотая братина: В замкнутом круге

Минутко Игорь

– То есть как сторожит? – перебил Забродин.

– Напротив гостиницы остановка трамвая, скамейки. Вот и сидит. Мартин и в гостиницу заходил, по-хитрому узнал, в какой комнате они. Небось дрыхнут сейчас. Третий этаж, в самом углу. Мы и окна их во дворе определили.

– Понятно… – Глеб Забродин запустил пальцы в свои густые волосы. – Что будем делать?

– Как что? – встрепенулся Василий Иванович Белкин. – Сейчас являемся в гостиницу – «художникам» по мордасам, крутим руки за спину, кляпы в пасти. И сервиз наш!

– Мы что, Вася, грабители? – спросил

Кирилл.

– Почему грабители? – В голосе Белкина звучала кровная обида. – Возвращаем сервиз законному хозяину, графу, а он передает его государству рабочих и крестьян, добровольно!

– Даже если бы это удалось… – Николай Семенович Решетов закурил очередную итальянскую папироску. – Видите ли… Мы никогда не вывезем «Золотую братину» из Германии. На границе нужны документы, имеющие юридическую силу. Верно, товарищ Фарзус?

Товарищ Фарзус промолчал.

– Прежде всего, – произнес Любин, – надо немедленно задержать преступников и вернуть сервиз Нейгольбергу.

– Ни хрена себе!.. – возмутился Вася Белкин. – Вернуть Нейгольбергу! Я для этого Арона старался, что ли?

– Да, – согласился Решетов. – Вернется сервиз к Нейгольбергу, и мы продолжим подготовку процесса. Звоню в полицию.

– Момент! – остановил его Глеб Забродин. – Вы, Николай Семенович, говорили, что судебный процесс не дает нам гарантий на стопроцентный успех. Ваши слова?

– Мои, – подтвердил Решетов.

Глеб Забродин впервые за это утро раскурил свою трубку, глубоко затянулся и объявил:

– В таком случае у меня есть одно предложение…

Последними выходили из кабинета Решетова Василий Иванович Белкин и Фарзус. На лестничной площадке товарищ Фарзус придержал за локоть Белкина и прошептал ему на ухо:

– Чего мне первому про «художников» не сказал? Дубина!..

У сыщика Чека, как у загнанной лошади, екнула селезенка, и Васю Белкина моментально прошиб пот.

К ювелирному магазину «Арон Нейгольберг и К^о» подъехало такси, из него вышел Глеб Забродин. Впрочем, вплотную к дверям подъехать не удалось: магазин был оцеплен полицейскими, пришлось проталкиваться через толпу зевак, журналистов с фотоаппаратами, людей в штатском, которые внимательно присматривались к окружающим. Стоял возбужденный гул голосов. Забродин подошел к молодому полицейскому капитану, сказал решительно:

– Я к господину Нейгольбергу по неотложному делу, имеющему отношение к ограблению.

Капитан пристально осмотрел Глеба, – видимо, акцент, который явно ощущался в речи Забродина, вызвал у него тревогу, – спросил:

– Вы иностранец?

– Да, я из России.

– Идемте, я провожу вас.

У дверей в магазин стояли четверо дюжих полицейских, образовав как бы живую стену, но при виде капитана они расступились.

– Проходите! – Капитан вежливо козырнул.

А перед Глебом Забродиным портье Крумель, сразу узнавший его, услужливо, с испугом на лице, распахнул вторую, внутреннюю дверь. В торговом зале были: Линда (на щеках

красные пятна, в глазах лихорадочный блеск), бухгалтер Бартельс, который, в отличие от всех, казался невозмутимым: он в своей характерной сгорбленной позе сидел за конторкой, рылся в бумагах, щелкал на счетах, и весь его вид свидетельствовал – что бы ни случилось, бухгалтерия вечна и неизменна, она, как и точные цифры, является одним из стержней мироздания; в облике Арона Нейгольберга было что-то безумное, может быть, такое впечатление возникало от бессмысленных его метаний вдоль прилавков, молчаливой темпераментной жестикуляции (было похоже, что хозяин магазина произносит про себя страстную обличительную речь), от пугающей бледности лица («Оказывается, – подумал Глеб Забродин, – верно заезженное сравнение „бледен как полотно“»).

Еще в салоне находилось двое полицейских, судя по погонам – в высоких чинах, и трое в штатском, весьма важного, даже надменного вида. При появлении Забродина голоса смолкли: все смотрели на него. Арон Нейгольберг прервал свое метание вдоль прилавков, замер, прекратилась жестикуляция – руки повисли вдоль длинного худого тела.

– Вы? Опять вы… – прошептал он.

Забродин подошел к хозяину магазина, сказал твердо и спокойно:

– Господин Нейгольберг, я могу с вами поговорить наедине?

– Это касается…

– Да, это касается «Золотой братины».

– Идемте! Скорее! – Не предполагал Глеб, что у старика такая сильная, цепкая рука. – Идемте, идемте!

Нейгольберг уже тащил Забродина вдоль одинаковых шкафов в свой кабинет, похожий на антикварный музей, и дверь закрыл на ключ. Арон упал в глубокое старинное кресло, и руки его вцепились в темные деревянные подлокотники в виде заснувших львов, которые положили морды на лапы.

– Господин Нейгольберг… – Глеб Забродин старался говорить бесстрастно, – мы знаем и тех, кто вас ограбил, и место, где сейчас «Золотая братина».

Хозяин ювелирного магазина напрягся, расправил плечи, лицо его приняло осмысленное выражение, разгладились морщины, глаза вспыхнули… Несколько мгновений хозяин магазина не мигая смотрел на Забродина, и вдруг его просто выбросило из кресла, он ринулся, спотыкаясь, к Глебу, схватил его за полы пиджака, зашептал, захрипев, брызгая слюной:

– Вы… Это вы сами…

Забродин расцепил старческие руки и насильно усадил Нейгольберга в кресло, встряхнув его за плечи.

– Опомнитесь! Вы совсем потеряли голову! Если бы мы… Я бы пришел к вам?

– Да, в самом деле… – Несчастный старик уронил голову на грудь, обмяк, и на него стало невыносимо смотреть.

– Господин Нейгольберг! – Теперь Забродин старался быть подчеркнуто официальным. – Мы поможем доблестной германской полиции вернуть вам «Золотую братину». Но при одном условии, непременном: как только сервиз будет вам возвращен, вы продадите его графу Оболину.

– Что же, – после долгого молчания наконец произнес Арон, – я согласен. Там… – Он показал на дверь, намереваясь подняться с кресла. – Там полицейский следователь.