Золотая цепь. Дорога никуда(изд.1960)
Шрифт:
— Мы все — стрелки, — сказал Сногден. Опять села муха на подбородок Лауры, и она махнула рукой перед лицом, сгоняя докучное насекомое.
— Хозяин! Застрелите муху с того места, где стоите! — приказал Ван-Конет.
— В случае удачи — плачу гинею. Вот она где сидит! На том столе.
Действительно, муха сидела на соседнем пустом столе, у стены, ясно озаряемая лучом.
— Хорошо, —
— Наверняка промажете! — крикнул Сногден. От буфета до стола с мухой было не менее пятнадцати шагов.
— Ставлю еще гинею!
Давенант задумчиво взглянул на него, вытащил свой револьвер с длинным стволом из кассового ящика и мгновенно прицелился. Пуля стругнула на поверхности стола высоко взлетевшую щепку, и муха исчезла.
— Улетела? — осведомился Вейс.
— Ну нет, — вступилась Мульдвей. — Я смотрела внимательно. Моя муха растворилась в эфире.
— Гинея ваша, — отозвался Ван-Конет. Став угрюм, он бросил деньги на стол. Сногден призвал служанку и отдал ей гинею для Давенанта.
Все были несколько смущены.
Давенант взял монету, которую принесла служанка, и внятно сказал:
— Эти деньги, а также и те, что лежат на столе, вы, Петрония, можете взять себе.
— Случайное попадание! — закричал Ван-Конет, разозленный выходкой Гравелота. — Попробуйте-ка еще, а? На приданое Петронии, а?
— Отчего бы и не так, — сказал Давенант. — Шесть пуль осталось, и, так как муху мы уже наказали, я вобью пулю в пулю. Хотите?
— А черт! — крикнул Сногден. — Вы говорите серьезно?
— Серьезно.
— Получайте шесть гиней, — заявил Ван-Конет.
— Игра неравная, — вмешался Вейс. — Он должен тоже что-нибудь платить со своей стороны.
— Двенадцать гиней, хотите? — предложил Давенант.
— Ну вот. И все это — Петронии, — сказал Ван-Конет, оглядываясь на пылающую от счастья и смущения женщину.
Противоположная буфету стена была на расстоянии двадцати шагов. Давенант выстрелил и продолжал колотить пулями в стену, пока револьвер не опустел. В штукатурке новых дырок не появилось, лишь один раз осыпался край глубоко продолбленного отверстия.
— А! — сказал с досадой Ван-Конет после удрученного молчания и крика «Браво!» Лауры, аплодировавшей стрелку. — Я, конечно, не знал, что имею дело с профессионалом. Так. И все это — ради Петронии. Плачу тоже двенадцать гиней. Я не нищий. Для Петронии. Получите деньги.
На знак хозяина трепещущая служанка взяла деньги, сказав:
— Благодарю вас. Прямо чудо.
Она засуетилась, потом стала у двери, блаженно ежась, вся потная, с полным кулаком денег, засунутым в карман передника.
Марта тихо смеялась. Ван-Конету показалось, что она смеется над ним, и он захотел
— Что, пышнощекая дева… — начал Ван-Конет; услышав торопливые слова Баркета: «Моя дочь, если позволите», — он продолжал: — Достойное и невинное дитя, вы еще не вошли в игру с колокольным звоном и апельсиновым цветом? Гертон полон дураков, которые надеются остаться ими «до гробовой доски». А вы как? А?
— Марта выйдет замуж в будущем году, — почтительно проговорил Баркет, желая выручить смутившуюся девушку. — Гуг Бурк вернется из плавания, и тогда мы нарядим Марту в белое платье… Хе-хе!
— Отец! — воскликнула, краснея от смущения, Марта, но тут же прибавила: — Я рада, что это произойдет в будущем году. Может быть, смерть тех двух, застрелившихся, окажется для нас нынче несчастной приметой.
— Ну, конечно. Мы будем справлять поминки, — ответил Ван-Конет. — Сногден, как зовут тех ослов, которые продырявили друг друга? Как же вы не знаете? Надо узнать. Забавно. Не выходите замуж, Марта. Вы забеременеете, муж будет вас бить…
— Георг, — прервала хлесткую речь Лаура Мульдвей, огорошенная цинизмом любовника, — пора ехать. К трем часам вы должны быть у вашей невесты.
— Да. Проклятие! Клянусь, Лаура, когда я захвачу обезьянку, вы будете играть золотом, как песком!
— Э… Э… — смущенно произнес Вейс. — насколько я знаю, ваша невеста очень любит вас.
— Любит? А вы знаете, что такое любовь? Поплевывание в дверную щель.
Никто ему не ответил. Лаура, побледнев, отвернулась. Даже Сногден нахмурился, потирая висок. Баркет испугался. Встав из-за стола, он хотел увести дочь, но она вырвала из его руки свою руку и заплакала.
— Как это зло! — крикнула она, топнув ногой. — О, это очень нехорошо!
Взбешенный резким поведением хозяина, собственной наглостью и мрачно вещающим ссору Лауры, так ясно аттестованной золотыми обещаниями разошедшегося джентльмена, Ван-Конет совершенно забылся.
— Ваше счастье, что вы не мужчина! — крикнул он плачущей девушке. — Когда муж наставит вам синяки, как это полагается в его ремесле, вы запоете на другой лад.
Выйдя из-за стойки, Давенант подошел к Ван-Конету.
— Цель достигнута, — сказал он тоном решительного доклада. — Вы смертельно оскорбили девушку и меня.
Проливной дождь, хлынувший с потолка, не так изумил бы свидетелей этой сцены и самого Ван-Конета, как слова Давенанта. Баркет дернул его за рукав.
— Пропадете! — шепнул он. — Молчите, молчите! Сногден опомнился первым.
— Вас оскорбили?. — закричал он, бросаясь к Тиррею. — Вы… как, бишь, вас?… Так вы тоже жених?
— Все для Петронии, — пробормотал, тешась, Вейс.
— Я не знаю, почему молчал Баркет, — ответил Давенант, не обращая внимания на ярость Сногде-на и говоря с Ван-Конетом, — но раз отец молчал, за него сказал я. Оскорбление любви есть оскорбление мне.