Золотая чаша
Шрифт:
Наконец, не выдержав, она обратилась к Хенни, полностью проигнорировав Дэна:
– Вы разве не хотите пожелать нам счастья?
И тут Хенни вдруг осенило. Постоянно живший в ней страх, страх, от которого она ни на минуту не могла избавиться, что сын ее уйдет на войну и она его потеряет, – всему этому наконец-то пришел конец! Женившись, он был теперь в безопасности! Они с Лией останутся теперь здесь, вместе с нею. Он закончит учебу и начнет работать; у них будет ребенок… Похоже, в конечном итоге, этот брак оказался настоящим благом, еще одной нитью, привязывающей их друг к другу. Да,
– Конечно же, мы желаем вам счастья! – раскрыв объятия, она прижала Лию к груди. – Естественно, я расстроилась, что вы сделали это втайне от нас, но я желаю вам счастья!
– Пожениться в субботу, [44] да еще и в ратуше! – проворчал Дэн. – Меня-то это не волнует, но вы прекрасно знаете, как к таким вещам относится мама. Могли, по крайней мере, хотя бы пойти к раввину и соблюсти субботу.
Лия быстро проговорила.
– Я понимаю. Я сама так чувствую, и конечно позже у нас обязательно будет религиозная церемония. Но сейчас у нас нет времени…
44
Суббота является священным днем отдохновения у евреев.
Дэн не дал ей договорить.
– Что ты хочешь этим сказать: нет времени? Лия повернулась к Фредди.
– Ты им ничего не сказал?
– Нет, я… – он еще крепче прижал к себе собаку, словно ища у нее защиты. – Я…
Лия прервала его.
– Он боится сказать вам об этом. Фредди вступил в британскую армию. У него в распоряжении всего одна неделя. Поэтому-то мы так спешно и поженились.
Отделанная стеклярусом бахрома абажура заплясала перед глазами Хенни. Мгновенно ослабев, она рухнула на стул. Все вокруг потемнело. Она видела открытый рот Дэна, темный, как пещера; его лицо было темным, комната была темной и все кружилось в каком-то бешеном танце. Она уронила голову на стол.
Кто-то коснулся рукой ее волос, и она услышала над собой голос Фредди:
– Не плачь, мама. Я должен был это сделать. Ты сама всегда говорила, что люди должны поступать в соответствии со своими принципами, а иначе этим принципам грош цена.
Она глубоко вздохнула.
– Жаль только, что мы с тобой придерживаемся различных принципов, но так уж случилось и тут ничего не поделаешь. Я лишь прошу тебя уважать мои, как я всегда уважал твои.
На голове у нее лежала теплая рука ее сына. Та самая, в которой она учила его когда-то держать ложку; которая сжимала ее ладонь в первый день в школе; которая очаровывала ее, скользя по клавишам.
Она открыла глаза и подняла голову. Ничем не примечательная знакомая комната с находившимися в ней четырьмя людьми, которые сотни раз ели за этим столом, перед этой плитой, приобрела вдруг какую-то болезненную значимость. Такой, как сейчас, она и запомнится: с красными льняными занавесками и чугунком для супа; с белым умоляющим лицом Фредди и внезапно постаревшим на десять лет Дэном, в душе которого явно боролись гнев и печаль; с Лией, преисполненной
– О, Фредди, что ты наделал! – вырвался из груди ее горестный крик.
Она заломила руки. Обычно так пишут в романах, но это правда. В горе ты стискиваешь руки и заламываешь их.
– Что же ты наделал, Фредди!
– Я поступил правильно, мама. Это последняя война. После нее наступит мир на всей земле. Я сделал правильный выбор, я в этом уверен.
Дэн вскочил.
– Ты ушел из колледжа! Выбросил псу под хвост свое образование! Мог бы, по крайней мере, подождать год, прежде чем отправиться разыгрывать из себя героя.
– Я наверстаю упущенное, когда вернусь. Это не проблема.
Дэн набросился на Лию.
– А ты… это ты стоишь за всем этим? Ты поощряла этого… этого идиота, который решил попусту растратить свою жизнь? – у него внезапно перехватило дыхание и он замолчал.
– Ты не прав, Дэн, это несправедливо! – воскликнула Хенни, прежде чем Лия смогла ответить. – Тебе с самого начала было известно отношение Фредди к этой войне. Нечестно взваливать на Лию вину за его дурацкие идеи.
– Ладно, я беру свои слова назад. Господи, я не соображаю, что говорю, – Дэн стукнул себя кулаком по голове. – Я пытаюсь понять, не снится ли мне все это, не вижу ли я кошмарный сон… Но нет, похоже, я не сплю.
Хенни взглянула на сына. Для нее он был все тем же хрупким светловолосым ребенком с голубыми, как озера, глазами. И вот сейчас этот ребенок собирался ее покинуть, отправиться, возможно, на смерть, и ради чего? Задолго до этой войны, с того самого момента, как она стала достаточно взрослой, чтобы думать о таких вещах, все ее силы, вся энергия были отданы утверждению противоположной идеи. Иногда, благодаря собственной убежденности, ей удавалось склонить на свою сторону даже совершенно незнакомых ей людей; но она – и Дэн тоже – потерпели полную неудачу в том, что касалось их сына, в ком не было и следа этих убеждений.
– Я не знаю, что сказать, – прошептала она и расплакалась.
Дэн обнял ее за плечи.
– Посмотри, до чего ты довел свою мать! – воскликнул он. – А ты, Лия? Как ты поступила с этой женщиной, которая спасла тебя, боролась за тебя, отдала тебе свое сердце и душу?! Черт побери, на вашем месте я давно бы уже сгорел со стыда!
– Нет, Дэн, нет, – запротестовала Хенни. – Сделанного не воротишь. Мы должны думать о будущем, должны идти вперед. Сделанного не воротишь.
– Если вы не хотите, чтобы я возвращалась сюда, – сказала Лия, – я могу после отъезда Фредди поселиться у друзей с моей работы.
Большой же путь, подумала Хенни, прошел этот когда-то никому не нужный ребенок! Тогда, на январском ветру, когда мы устало тащились по улицам с ее матерью, я обещала ей, что позабочусь о ее дочери, и я выполнила свое обещание. Теперь она моя дочь, которая любит моего сына и, однако, готова расстаться с ним после того, как они пробудут вместе всего лишь неделю. Безумие! Все это настоящее безумие.
Она встала и вновь прижала Лию к груди.
– Поступай, как считаешь нужным. Это твой дом, если ты этого хочешь. Я думаю, ты это знаешь.