Золотая голова
Шрифт:
Мои ноги сами собой замедлили ход. Днем, в церкви, я не верила, что совершаю кощунство. Но сейчас мне предстояло именно оно. Нет чтобы сделать архив и книгохранилище отдельным зданием, как, слышала я, принято в Карнионе, — они пристроили его к церкви. А взлом церкви… В моей изобильной грехами жизни бывало всякое, но сакрилегии я никогда не совершала.
И не потому что за это отрубают руки. Мне и так многое причиталось — по совокупности. Но даже в Камби, где церковь сделалась прикрытием для заговорщиков и убийц, я туда не полезла. Положим, для этого были другие причины, прежде всего — забота о собственной безопасности. Но не только. И пусть я не собиралась проникать внутрь самой церкви, пусть мной руководили не побуждения корысти, все равно это будет ограбление церковного здания.
Что ж, сказала я себе, пусть ты не считаешь себя проклятой, для других ты проклята и отлучена.
И даже не это главное. Днем я подумала о том, что, если для спасения жизни моего ребенка, а следовательно, и моей, нужно будет пойти на убийство,
— я совершу убийство. Значит, если нельзя обойтись без кощунства — придется совершить кощунство…
Я вынула из рукава кинжал и пристроила за пазуху — чтоб не выпал. Подоткнула юбку — чтоб не мешала. Сбросила с плеч котомку и достала «кошку».
Подъем в общем-то не был таким уж сложным. У меня была столь богатая практика, что я привыкла ходить по стенам как муха. И все же было в этом нечто бредовое. Наверное, потому что я впервые в жизни боялась сорваться. Или надорваться, все равно последствия могли быть одинаково гибельными. Ну что ж это делается, жаловалась я неизвестно кому, мне сейчас лежать надо, в тепле и покое, а не по стенкам отвесным лазать… И лезла дальше.
Когда-то, давным-давно, мне снилось, что я вот так же ползу по веревке вдоль стены и подъем этот бесконечен. Виноваты в этом были мой визит в Тайную палату и чтение «Хроники… „. «Но нет будущего, и прошлого нет“, — сказал блаженный Августин. Если сегодня я не добуду то, зачем пришла в аббатство, будущего у меня точно не будет. И если б только у меня…
Но эта стена, к счастью, была не сновиденной, а кирпичной, а стало быть, ограниченной. До окна я добралась. И тут же стало еще труднее, потому что предстояло его открыть. Окно было узкое, высокое, похожее на бойницу, к тому же запертое мощной дубовой ставней, в которую вонзились кошачьи когти. Правда, тут имелся хоть небольшой, но карниз, и я закрепилась на нем. Можно было начинать работать. Ставня запиралась изнутри на простой засов. Не потребовалось даже доставать отмычку, обошлась кинжалом. За ставней меня ожидала новая радость. Там не было решетки. Точно такое же окно, как у меня в замке. Свинцовый переплет с множеством мелких круглых стекол. Святые отцы, верно, считали, что это свинцовое плетение способно с успехом заменить решетку. Напрасно они так думали. С подобными окнами даже удобнее работать, чем с новомодными, где стекла сплошняком. Там иногда звона бывает многовато. А это круглое стеклышко очень легко вырезать или просто выдавить, а потом просунуть руку, ежели, конечно, она у вас достаточно худая и длинная, и открыть задвижку. Разумеется, неудобство состоит в том, что такие старинные окна порой задвижек не имеют и вообще не открываются. Тогда и впрямь решетка решеткой. Правда, можно взять ее тесаком или топориком, но опять же шуму, шуму… Это окно, само собой, открывалось. Иначе как бы они могли запирать ставни?
Я сделала все, как обычно, отперла окно и боком протиснулась внутрь. Убрала за собой «кошку», прикрыла ставню, на случай, если еще какая-нибудь неприкаянная душа вздумает шататься по монастырским дворам в неурочный час или грянет очередная ночная служба. И только тогда, прочно встав на ноги, вдохнула сладковатый запах книжных корешков и оглянулась.
Передо мной и вокруг меня тянулись ряды полок высотой почти до потолка, то есть примерно в два моих роста. Здесь книги и манускрипты, в отличие от Тайной палаты, где их запирали в ящики, были на виду. И никаких тебе цепей, которыми будто бы особо ценные книги прикованы к полкам, о чем нередко приходится слышать от недоучившихся студиозусов. Подходи и бери. Но это отнюдь не облегчало дела. Я насчитала до пятнадцати рядов, хотя во мраке могла и ошибиться. И каждый ряд заставлен с двух сторон. Это, почитай, уже тридцать. Все просмотреть — года не хватит. А у меня в запасе час, от силы — два. Да, это уж точно не Черная камора, где меня провели прямиком куда надо и вручили искомое. Но чтобы разработать сторожа Черной каморы, у меня были время, деньги и свобода действий. Теперь мне не дано ни первого, ни второго, разве что свобода действий осталась, но без денег и времени она мало что значит. И единственным моим проводником был зашифрованный документ, а там было сказано просто: «Отмечено знаком или надписью».
Я
Но не тут-то было. Чего-либо, пусть отдаленно напоминающего надпись, я вообще не заметила. Не было и порядковых цифр, чего тоже можно было ожидать. На каждой полке были вырезаны какие-то символы. Некоторые были знакомы мне по книге Арнарсона, некоторые я знала и раньше, встречая их то в виде оружейных клейм, то в виде алхимических символов, иные являли собой просто геометрические фигуры — квадрат, треугольник, круг, но большинство было мне неизвестно. Что есть тот же круг на тайном языке, козе понятно, но что означает, скажем, тележное колесо? А то, что я видела перед собой, напоминало тележное колесо и ничто иное. И ни намека на астрологические символы, которые обожал упоминать в своих писаниях Арнарсон. А если так, то, возможно, я и насчет алхимии ошибалась, и совсем иное имели в виду монахи.
Ладно, остается прибегнуть к способу, испробованному мною в замке Тальви. Здесь я собиралась немного его усовершенствовать. И грустно будет, если я просчиталась.
Я спустила с головы платок и зубами ослабила узел на одном из его концов. В руку мне упала маленькая фигурка из убереженного мною костяного ларца. (Другой, розового дерева, утонул вместе с Малхирой. ) Подобное лечат подобным, внушала я себе когда-то. Правильно. Но подобное и притягивается к подобному.
Сжав в кулаке сразу потеплевшую фигурку, я закрыла глаза и протянула руку перед собой. Не знаю, для чего я зажмурилась, и так ведь было темно, но почему-то мне показалось, что так будет правильнее. И пошла туда, куда меня вело, огибая книжные ряды, пронизывая проход за проходом. Вначале это было чистое наитие, но потом уверенность стала нарастать. Я не проглотила компас, я сама и была компасом, и магнитом в нем, и одновременно — моряком, который следует курсом, что ему указан. И остановилась, едва не стукнувшись лбом о полку.
Я находилась в самом дальнем и, кажется, самом пыльном углу книгохранилища, у стены. Полки тут были заставлены неровно — одни просто распухали от обилия томов и манускриптов, на других валялись одна-две книги или даже отдельные сшитые листы.
В каждом хранилище, наверное, порядки свои, книги расставляют по размеру или по алфавиту. В здешней системе я еще не разобралась, но похоже, их собирали по темам. Так же, кстати, как и в библиотеке Тальви.
Я ошиблась, первоначально решив, что в здешних обозначениях отсутствуют цифры. Чуть выше моей головы была вырезана именно цифра. Римское «три» — III. Я поискала I и II, но их нигде не наблюдалось. Зато невдалеке я обнаружила полку, отмеченную тем же значком, что я видела в бодварской церкви, посвященной тому же святому, что основал здешнее аббатство. И загружена была эта полка преизрядно. Но стоило мне подойти к ней, как зверюшка в кулаке стала остывать. Пришлось вернуться к полке под номером три. На ней лежала одна-единственная книга. Даже не книга, если присмотреться, а нечто вроде альбома, переплетенного в черную кожу. Я сняла его с полки. Прежде чем открыть, села на пол и устроила альбом на коленях. Сбросила с плеча «кошку» и положила ее когтями вверх. Оперлась локтем на нижнюю полку. Если я не ошиблась, то могу потерять сознание. В этом случае рука моя ослабнет, выпрямится и ладонь напорется прямо на «кошку». И я приду в себя. Мне разлеживаться в обмороках некогда.
Но на сей раз я не потеряла сознания. Хотя и не ошиблась. Все плыло, книжные полки раскачивались, словно корабельные мачты в бурю, и, если бы я не сидела на полу, у меня подогнулись бы ноги. Но сознания я не теряла, пусть это требовало огромных усилий. Передо мной, оплетенная в кожу, была пачка листов бумаги и пергамента разного размера, попадались даже обрывки, исписанные разными чернилами, отличными друг от друга почерками, но буквами уже знакомого мне очертания. Строки дергались и скакали, однако ни разу не сделали попытки побежать, как это уже бывало прежде. И видения меня сейчас тоже не посещали. Хотя мысли путались, мешались без всякой доступной мне связи, и сильнее всего было чувство, будто я балансирую на краю бездны и вот-вот пойму нечто такое, что гораздо важнее всего, что мне доселе удалось узнать и угадать. Но что именно? Это от меня ускользало.