Золотая карта
Шрифт:
И все бы хорошо, да нашлась пара недоверчивых, заподозривших, что его перевод связан со стукачеством, и попытавшихся разобраться в этом самолично.
– Слышь, Синица, – обратился к Василию подошедший Селиван, назвав его так, как окрестили еще в подследственном изоляторе. – Тут есть у нас сомнение, что ты стучишь помаленьку. Нехорошо это. Скажи, Клин, – подмигнул он своему корешу.
Оба они работали в жилой зоне: Селиван – завхозом, а Клин – здоровяк, весом под сто килограммов – при нем в роли коптерщика, по совместительству телохранителя.
– Что-то ты быстро теплое
– Предлагаешь уступить? – огрызнулся Василий.
– Если не сможешь откупиться, то придется, – ухмыльнулся Селиван.
– Ничего тебе от меня не выпадет, зря карманы выворачиваешь.
– А ты, гляжу, остряк! Клин, поддай-ка ему для понятия.
До сих пор стоящий в стороне Клин стал с грозным видом наступать. Сообразив, что руками этого бугая не взять, Василий схватил стоящую деревянную лопату.
– Ого! – набычился Клин. – Меня этим не возьмешь.
Василий с размаху ударил его по голове, но подставленная левая рука отразила удар, правой же Клин схватил его за горло и, прижав к стене, стал давить. Удар ногой меж ног ослабил напор Клина, и он, мыча, отошел назад, остерегаясь следующего удара. Тогда наблюдавший за ними Селиван с разбегу врезался головой в живот Василия, от чего его снова отбросило к стене. Не дав ему опомниться, Селиван продолжал бить руками слева и справа до тех пор, пока сильнейший хук снизу не остановил его прыть. Но в это время очухавшийся Клин поднял Василия над головой и бросил его на землю, топча ногами.
– Хватит! – крикнул кто-то из угла. Клин остановился.
– Ты что, Пустой? – заговорил Селиван, оборачиваясь к стоящему сзади. – Это же стукач.
– Имеешь веские доказательства?
– А с промзоны сняли его сюда просто так, что ли?
– Прежде чем что-то басить, Селиван, надо чердаком думать.
Закурив, Пустой присел около пытавшегося подняться Василия.
– А ты лихой, не струхнул. Свалите отсюда, этот парень отныне под моей защитой.
Селиван с Клином, ничего не ответив, исчезли за баней.
– Ну, поднимайся, поднимайся, здесь мамки нет, предстоит все делать самому.
Это был вор-законник по кличке Пустой, всегда подтянутый, отутюженный, держащий себя постоянно в хорошей физической форме, занимаясь около бани на специальном турнике, сделанном по его заказу. Пустой был вором авторитетным, и слово, сказанное им, могло решить в зоне многое. Одним словом, Пустой был на равных с самим «Паханом».
– Откуда ты?
– С Горького, – вытирая кровь с губы, ответил Василий.
– Земляк мой, оказывается. За что чалишь?
– За рыжевье.
– Садись, – указал на лавочку Пустой. – В ногах правды нет. В самом деле стучишь, что ли?
– Что ты! Родня пригрела одного вертухая, тот и подсуетился.
– У нас сюда на примете стоял свой человек. Вертухая, видать, сильно подогрели, аж кум впрягся за тебя. Ну да ладно. Работай пока. Тебя больше никто не тронет.
– А за что мне такие привилегии?
– До нас слушок дошел с воли, а следом за ним и маляву прислали. Оказывается, во вверенной мне территории, в Горьком, обнаружили подпольный цех, изготовляющий из рыжевья безделушки. Сечешь?
– Что? – спросил Василий, не выдержав паузу.
– А то, что это некий Василий Синицын по кличке Синица, расстроивший меня до слез, сидит около меня, – и, бросив докуренную сигарету, Пустой плюнул сквозь зубы. – Сечешь?
Ответить Василию было нечего. Ему казалось, что этот человек со строгим взглядом, сидящий рядом с ним, заранее знает ответы на все вопросы.
– Ментам ты не сказал, откуда рыжевье, – продолжал Пустой, закуривая вторую сигарету. – Мне-то можешь это раскрыть. Ты с этим лопухом Зуевым связался, а надо было со мной. И сидел бы ты сейчас не здесь, а в своей мастерской, считая барыши. У меня, брат, все там схвачено. Никто никого не обижает лишний раз.
«Одному заново все не поднять, – размышлял Василий. – А это шанс».
Золота у него было еще навалом. Конечно, воры запросят большую долю, но и гарантию дадут большую. С ними или без них, они в любом случае вычислят его, как сейчас вот, а тогда, возможно, и всего лишат за непослушание. О золотишке, конечно, они, как и менты, ничего не знают, так же как и о сберкнижках. Точную информацию знает об этом только он, Василий. Это послужит козырем. Главное, все сразу не показывать, растягивая работу на года. Все покажешь – пиши пропало. Будут склонять сдавать оптом, как в одно время предлагал Зуев. Если откажешься, могут и порешить, за ними это не станет. Сейчас, выйдя отсюда, он везде будет на виду, у ментов и воров, до тех пор, пока те не удостоверятся, что в самом деле ничего нет и что сумма оборота слишком не зашкаливала, не превышала того, за что могли бы размозжить башку. Надо соглашаться. Лучшего варианта не найти.
– Ты прав, Пустой, – заговорил как на равных Василий. – Золотишко есть, еще и достаточно. Я могу поделиться. Но условия должны быть прежние. Работаем небольшими партиями. Устроит так?
– А много его у тебя?
– Я же сказал, достаточно, чтобы работать малыми партиями. И золото не у меня, источник доставки другой, – соврал Василий, остерегаясь «подлянки».
– Сидеть тебе, Синица, еще долго, но мы со своей стороны поднажмем, чтобы ускорить выход. На нас можешь положиться. Мы не фраера. Слово мы умеем держать, – завершил Пустой, дав понять, что условия его приняты.
С тех пор в лагере Василия никто не дергал. Он влился, как и все здешние обитатели, в лагерную жизнь, не унывая, что годы пропадают зря. Работяга – он и на воле работяга. Здесь простые мужики живут беззаботно, не беспокоясь, что останутся без еды, пусть хоть и не при деле. Государство их в обиду не даст – накормит, напоит, чем бог послал. На воле у мужика полно забот. Не заработал – сидишь без еды, на одной воде, и государству на это начхать. Девиз один: «Кто не работает, тот не ест». Вот и раскидывай мозгами, где лучше. Остается только добавить: «Там, где нас нет». Поэтому, чтобы выжить, надо постоянно крутиться и в зонах, и на воле.