Золотая Колыма
Шрифт:
Но в это время к участникам экспедиции пришло подкрепление, сразу поставившее их на ноги и неизмеримо расширившее горизонт работы. Осуществляя решения партии и правительства об освоении Колымы, в край приехали работники вновь организованного треста Дальстрой. Из бухты Нагаево на далекие прииски доставили продовольствие, припасы, инструмент, патроны. Работа быстро вошла в русло системы и плановости и получила огромный размах.
Это было уже в марте 1932 года. В этом году Казанли заболел цынгой. Ему грозила гибель: ближайший врачебный пункт помещался на устье Утиной, в сотне километров от Оротукана, где работал
Раковский, находившийся тогда на Утиной, увидев пустую нарту, немедленно бросился на розыски Казанли и застал его в снегу уже замерзавшим. Больного привезли в Магадан и оттуда заставили уехать на материк, чтобы оправиться от цынги. Казанли поехал в Донбасс. Здоровый его организм за несколько месяцев совершенно выправился от всяких последствии цынги. Тотчас же, не успев даже как следует отдохнуть, Казанли засел за учебники, в короткий срок освоив курс маркшейдерии, написал на эту тему книгу и немедленно снова вернулся на Колыму.
Он живет здесь и сейчас, в этом богатейшем крае, в который девять лет назад направлялся только для геологической «прогулки». Казанли работает сейчас главным маркшейдером северного горного управления Дальстроя.
Здесь же работает главным геологом и Вознесенский. Мы сидим в его полузанесенном снегом маленьком домике. Внутри домика — ковры, картины, статуэтки. Старые таежники устраиваются на Колыме надолго и привозят с «материка» предметы удобств и комфорта, украшающие жизнь. Вознесенский, весело улыбаясь, говорит мне:
— Стал вот кабинетным работником. Ничего не поделаешь, старею… Ходить по тайге хорошо только до сорока лет. К этому возрасту и ноги уже не так сгибаются, и сердце уже не так работает.
— А вы хороший ходок? — интересуюсь я.
— Так себе, — скромно отвечает Вознесенский. — Цареградский лучше меня ходит. А лучше всех — Раковский. Этот до шестидесяти лет проходит. Мне за ним не угнаться, уже — старик…
— Какой он старик! — смеется начальник золотоносного района и, обращаясь ко мне, говорит: «Пойдемте, вот я вам покажу настоящего колымского старика!..»
Мы одеваемся и выходим наружу из теплого уюта домика. Пурга. Поселок Хаттынах погружен в кипящее белое снежное месиво. Мы идем по улицам поселка, ориентируясь на пение и веселый гам, доносящиеся откуда-то сквозь пургу.
— Это наши геологи развлекаются, — кричит мне в ухо начальник района, крепко держа меня за руку.
Мы идем на звуки патефона, играющего какой-то развеселый джаз, и вскоре вваливаемся в большую комнату, полную хохочущей молодежи. Дирижирует общим весельем совсем молодой человек с голубыми глазами. Он кричит:
— Сеанс изучения языков продолжается! По-польски «Камо грядеши», автор Генрих Сенкевич. Переведите на якутский.
— «Ханабарда», — отвечает экзаменующийся.
Его перевод сопровождается оглушительным хохотом.
— По-китайски! — кричит молодой человек.
— Шина-чио, куда ваша ходи!
Снова взрыв хохота…
— Познакомьтесь, — говорит начальник района, — это колымский «старик» — Казанли.
РАЗВЕДЧИК РАКОВСКИЙ
В 1930 году в Ленинградском
Сама по себе речь молодого человека была повестью о героизме энтузиастов науки, молодых советских специалистов, пришедших со скамьи вузов в необозримые пустыни Приарктики и покоривших их, несмотря на шестидесятиградусные морозы, бураны, пургу, бездорожье.
Речь говорившего была тем более увлекательна и захватывающа, что сам он являлся участником замечательного похода этих энтузиастов — первой геологической экспедиции 1928 года на Колыму. Это был разведчик экспедиции Сергей Дмитриевич Раковский — ныне один из самых популярных людей на Колыме.
Сейчас Раковскому уже под сорок лет, из них пятнадцать лет он ходит по тайге. Еще будучи студентом иркутского вуза, Раковский однажды ушел во время каникул на золото и с тех пор больше не покидал этого трудного, но увлекательного занятия.
В 1924 году на Алдане кипела золотая горячка, будоражил многие сердца знаменитый прииск «Незаметный». Раковский один из первых пришел на этот прииск вместе с Бертиным, Мирским и другими, известными сейчас практиками золотой промышленности Союза.
Золото на Незаметном, как известно, было «бешеное». Сдавать его было некому: государственные организации еще не дошли до этого малодоступного таежного Эльдорадо, чтобы организовать там разработку и прием добычи. Только контрабандисты-китайцы ухитрялись протаскивать сквозь непроходимые болота и таежную чащу продовольствие и спирт и вели бойкую торговлю, меняя чашку спирта на чашку золота. Потом намытое золото рекой расточалось в Иркутске со свойственными хищникам легкостью, риском и азартом.
Раковский уже тогда отличался от рядового старателя-разведчика. Его интересовали, прежде всего, географические и геологические данные золотоносных районов, он вел записи, чертил карты и указывал государственным организациям новые золотоносные площади и перспективные ориентировочные районы.
В 1927 году по Сибири впервые разнеслись слухи о Колыме. Слухи эти были крайне неконкретны; никто толком не знал, есть ли в этом крае золото. Но говорили, что некий татарин Гайфулин, по прозвищу Бориска, наткнулся где-то на реке Колыме на богатые россыпи. Говорили, что орочи отливают там из золота охотничьи пули и что дальневосточные старатели уже отправились в старые казацкие остроги — Олу и Тауйск, пытаясь проникнуть оттуда зимой на собаках и лыжах к бассейну реки Колымы.