Золотая лихорадка (др. изд.)
Шрифт:
– А ты знаешь, кто это? – сказал усатый солдат. – Ты хорошенько проверь. У него знак на груди: «Святая борьба за свободу!».
– Откуда у тебя такой знак? – спросил писарь.
– Хунхуз, хунхуз! – подтвердили солдаты. – Мы его признали!
– Где-то русский паспорт добыл.
– Да, ребята, он русский!
– Тоже Кузнецов!
– Сколько их тут, этих Кузнецовых?
– Кого это задержали? – подходя, спросил Телятев.
– Да вот, солдаты говорят, что хунхуз. А у него паспорт русский. Знак на груди, объясняет, что отец был солдат и жил с китайцами и они его украли в детстве и поставили
– Ну, это мелочь! – сказал Телятев. – На баркас его и отправь с уголовниками. Задержать до наведения справок. До выяснения личности.
– Баркас ушел, ваше высокоблагородие.
– Отпустить его, может? – сказал урядник.
– Да нет, если русский паспорт у китайца, то задержите до выяснения личности.
– Пока выяснят, человек года два в тюрьме вшей покормит, – сказал Тимоха.
– А где Сукнов? – спросил Телятев, покосившись на Тимоху. – Он всех китайцев на Амуре знает.
– Сукнова срочно отправили на озеро! – ответил поручик. – Там халку чуть не разбило, вода прибыла, и была волна.
На отвале песка, лицом на солнце, сидел Советник. Он был трезв и, чувствуя себя потому почти совершенно больным, нервничал, и не знал, как поступить. Он сидел здесь уже давно, иногда вскакивал, как арестант в камере, и бегал взад и вперед. Он знал свою мягкотелость, нерешительность. Он должен был идти и обличать молодого Кузнецова, лицом к лицу говорить с ним. Но для этого, во-первых, надо было выпить. Во-вторых, надо как можно дольше затянуть время, чтобы не погубить себя, преждевременно открывшись. Он чувствовал, что старатели еще в чем-то сильны и что его подозревают. Пока еще он боялся их. Иногда думал, что это только кажется, и опять чувствовал, что ничего не может решить, и сетовал, что загубил свою жизнь из-за этих постоянных колебаний и что чем дальше, тем больше он разрушается.
Открывать все подробности он все же не решался. Слишком много спирта было выпито со старателями, слишком вошел он в их жизнь, привык подчиняться их законам. Нелегко сразу отказаться от этого. Если бы все они сейчас схлынули бесследно, то вдогонку им, может быть, он посмел бы все выложить, все их секреты и темные дела, зная, что их уже не встретит больше. Мог бы он сделать это и на бумаге, зная, что она сохранена будет в крепком шкафу, и сила ее подействует. Он ненавидел сейчас всех, и полицейских, и старателей с их крепким здоровьем, с их радостью жизни, с уверенностью в будущем. С каким удовольствием он подвел бы Ваську под неприятности. Сытого, молодого, с Катькой вместе. Но пока он все еще не решался смотреть ему в глаза. А смотреть придется. И отступления не было. «Лучше попозже»… Мало ли что еще могло случиться, мог проболтаться кто-то из полицейских, и тогда какой-нибудь Андрюшка пустит пулю в затылок. Советник перебирал пухлой, дрожащей рукой петли куртки, уверяя себя, что не следует падать духом и начатое дело надо довести до конца. Вдруг он увидел под самой отмелью лодку с Катериной.
Как это часто бывает с больными людьми, настроение его вдруг переменилось. Советник мгновенно юркнул в ветельник. Он понял, Катя приехала не с Кузнецовской стороны, а откуда-то сверху. Она загнала лодку в бухточку, вытащила ее и быстро пошла туда, где торчали остатки китайского ресторана.
Советник
Он почувствовал, что теперь уж она не ускользнет от него, но он и перед ней не желал появляться раньше времени. Он замечал, что она волнуется, ее охватывает отчаяние, она сжимает руки и ломает их, как благородная дама.
Катя обошла участок, заглянула в штольню, где работал иногда отец.
Она, кажется, решила ехать вниз, туда, где поставлен пост и идет проверка. Может быть, она и ехала туда, но не хотела появляться там без отца?
Катя вышла к бухте. Лодки не было. Она удивилась.
Из головы Советника напрочь вылетели все сомнения. Тревога и колебания сменились бурной радостью. Василий надежно упрятан, отгорожен. Прииск совершенно пуст. Она уже почти принадлежала ему…
Катя услыхала, что кто-то быстро, мелкими шажками шел сзади. Она обернулась. Очкастый подходил с улыбкой.
– Я спасу тебя, Катюша! – сказал он.
Глаза ее стали большими и злыми, словно накалились добела. Она отбежала, выгнув плечи, вся белая, похожая сейчас на лебедя. Быстро сорвала со своих ног тяжелые сапоги, она мгновенно перевязала их петли веревочкой.
– Катя! – воскликнул очкастый.
Она перекинула сапоги через шею и бултыхнулась прямо в ледяную воду. Река снова была чистой, никто больше не мыл в ней золота, и природа быстро справилась с временной, разведенной людьми грязью.
Катя плыла спокойно, борясь с холодным течением ровными взмахами рук. И с каждым взмахом она оглядывалась назад.
Толстяк забегал по отмели. Лодку он спрятал где-то так, что сам не мог ее сразу найти и вытащить.
«Прииск как умер и только такие шакалы еще бродят по нему!» – подумала Катя.
Дрожа от холода, в мокрой одежде, облепившей все ее тело, она вышла на берег и оглянулась. Враг еще возился там с лодкой. Он смотрел на Катю через очки зорко и зло. Катя кинулась бежать к резиденции. Она минула два мыса, прежде чем увидела крышу.
– Вася! – истошно закричала Катя. – Вася! Тятя! Где вы?
«Тятя! – отозвалось эхо. – е… ы-ы… Тятя… Вася…» – прокатилось по горам.
Она кинулась в пекарню, но там никого не было. В избе – пусто… «Где же Ксенька?»
Из-под куста появился огромный человек с блестящими черными глазами, разъехавшимися на тяжелых скулах.
– Никого нет. Нигде! – сказал черный Полоз. – Все ушли. Всех изгнали. А я скрывался в тайге. Я умею ждать… Я всю жизнь ожидаю… А ты? Что с тобой?
Он взял ее за руку, и от улыбки лицо его стало еще шире.
– Могу взять тебя в жены, Катька. Ну? Чего молчишь? Я тебя заметил давно! Я человек с характером. Себя не выдаю прежде времени. Ты заметила, что нравишься мне?
– Заметила, – сказала Катя. – Отпусти руку!
– И кошка отпускает мышь! – ответил он и поднял свои красивые густые брови.
– Спасибо… – ответила она.
– Все ушли, и никого нет. Всюду пусто. Муж твой арестован. Отец пьян, его не выпустят. Правда, как интересно? Теперь ты бессильна! Трепещешь? Да здравствует анархия, Катюша. Я сильней тебя! Выбрось из головы предрассудки, венец, мужа! Мир наш, и мы одни… Дай я тебя помну, Катюша!