Золотая лихорадка
Шрифт:
– Это я заметил, Леня. Смываться мне надо, а то нашумел я тут изрядно.
– Наслышан, как ты тут педиков гонял. Пацан, кстати, тоже из нашей части, а эти – из десантуры.
– Блин, как он теперь служить будет?
– Да комиссуют, наверное. Или в другую часть переведут. Жизни ему, и правда, не дадут. А насчет тебя все в ажуре. И насчет того Луканского тоже. Бумаги я ему завтра передам, это уж не твоя забота. Грудь-то как? Слышал, кровь пошла?
– Ерунда, Леня, пара капель вытекла.
– Так что, прямо сейчас поедем?
– Ну, если кипиш не поднимется,
– Не поднимется. Я тебя официально у завотделением выпросил.
– Отлично. Тогда я и наверх подниматься не буду, все равно хлопцев в палате вчера выписали, прощаться не с кем.
– Тогда – с Богом!
Друзья уселись в «уазик», которым распоряжался Жестовский, и отправились на знакомую уже Филатову дачу.
– Мы там перекусим, и тогда я тебя в деревню отвезу, на поправку. Денька два на печи полежишь...
На даче Леонид выдал Филатову его старые джинсы («жинка постирала!»), свитер и теплую куртку. Юрий, когда рассказал другу, откуда эти штаны взял, в ответ услышал:
– Ну, елки-палки! Так вот кто Гриба ограбил! Это ж наш прапорщик в госпитале с аппендицитом лежал, так он все возмущался...
Посмеялись.
– Слушай, а тачка моя так там и стоит?
– Куда ей деться? Все, что ты просил, я забрал, вот финансы и документы твои. Машину не бери, за ней слежка может быть... Кстати, ко мне неофициально эфэсбэшник подкалывался, генерал. Не говорил я тебе... Он меня открытым текстом про тебя спрашивал, фамилию называл, дал понять, что все знает, ну, и пригрозил, конечно... Так я ответил, что ты во время перестрелки исчез в неизвестном направлении. Он, может, и не поверил, но за собой я слежки не наблюдал.
– Да, Леня, и ловко же ты меня за этого Луканского выдал!
– Все равно остерегайся, руки у них длинные.
– Как будто я не знаю!.. Ладно, будем считать, что Кайзер не захотел поднимать шума. Я-то в «маляве» черканул, что все написал, и у друзей бумагу оставил. Это ж Кайзер под горячую руку на меня «буденновцев» натравил, по зрелому размышлению он иначе бы действовал...
В деревню, где проживала знакомая Жестовского, они добрались уже затемно, на рейсовом автобусе, никакой слежки за собой не заметив. Людмила Петровна, учительница местной школы, подруга Лениной матери, встретила обоих гостеприимно.
На завтра календарь обещал воскресенье, и друзья так всю ночь и занимались бы дегустацией первостатейного деревенского самогона, настоянного на травах, – подношение родителей кого-то из учеников, – если бы строгая учительница, осведомленная о том, что Юра только что из госпиталя, не отправила их обоих спать.
Филатов попросился на печь – в этом доме сохранилась огромная русская печь с лежанкой, а хозяйка как раз протопила ее по случаю холодной погоды. И спал на ней Филатов так спокойно, как никогда.
Глава 19
– Н-н-а тебе, козел поганый! – увесистый тычок бросил Кравченко на диван. Диван всхлипнул. Кравченко хрюкнул. Филатов присел на стул.
Ему было не до шуток. Уже битый час он «уговаривал» своего бывшего приятеля поделиться информацией об интересующих его шибко прытких личностях – любителях, как думал Филатов,
Было около полуночи. Кравченко, заглянув в глазок и увидев незнакомую физиономию, испуганно спросил:
– Вам кого?
– Тут проживает гражданин Кравченко? Вам телеграмма срочная. Распишитесь! – прокаркал из-за двери Филатов голосом почтальона, которому тяжело было тянуться в полночь к какому-то П. Кравченко. И когда последний неосторожно приоткрыл дверь, Юрий так «помог» ему, что хозяин квартиры отлетел в прихожую.
Сперва Филатов замкнул за собой дверь. Потом выдернул телефонный шнур. А после снял со стены искусно сделанную кавалерийскую нагайку, висевшую рядом с тупой полицейской саблей начала века, именуемой в кругах революционеров и хулиганов того времени «селедкой».
– У меня мало времени, Павел, – произнес он. – Я, если ты помнишь, Филатов. А что не похож – твоя заслуга; правда, косвенно, но все же... Короче. Кто грабил вагон с оловом? Которое и не олово вовсе?
– К-какой вагон? – с дрожью в голосе произнес Кравченко, не веря, что перед ним стоит давно похороненный им Филатов.
– Да не выделывайся ты! Это я Удава из говна вытащил. Он-то мне все и рассказал.
– Бред какой-то! Не знаю я никакого Удава!
Для своего положения Кравченко держался партизаном. Видно, тянул время. А если тянул, значит, что-то рассчитывал вытянуть. Нужно было спешить.
– Значит, не будешь говорить? Не тратя лишних слов, Филатов ударил Кравченко по лицу. Тот продолжал молчать.
– Твою мать, нет на тебя Фрица! – искренне пожалел Юрий. – Все равно ведь скажешь...
Он пустил в ход нагайку, приговаривая:
– Колись, скотина, колись, колись...
Начальник охраны товарной станции закрывался руками, сопел, в конце концов нащупал подушку и укрылся ею. Филатов разозлился всерьез:
– Ты что, не понимаешь, козел, что я тебя сейчас замочу? Или ты думаешь, мне впервой? Забыл, кто я такой?
Кравченко молчал, потом вздумал торговаться:
– Слушай, они же меня убьют! Давай полюбовно: я тебе десять тысяч баксов, и ты уходишь. Все равно тебе спасаться надо, тут, в городе, не спрячешься. Да и в Москве найдут.
– Деньги при тебе? – решил поиграть Филатов.
– Так мы договорились?
– Тащи деньги!
Кравченко, оглядываясь на Филатова, вышел в кухню. Сильно ударил коленом по одной из плиток бело-розового кафеля, достал из открывшегося тайника пачку долларов. Но когда он засунул туда руку во второй раз, Юрий насторожился... И успел выбить из руки небольшой пистолет.