Золотая медаль (пер. Л.Б.Овсянникова)

Донченко Олесь Васильевич

— Конечно, нет, — согласился Виктор. — Я только стараюсь понять эту натуру, для того чтобы найти, чем повлиять на нее. Что у нас за коллектив будет, если мы не сумеем ее перевоспитать! Ты — секретарь комсомольского комитета школы, ты думала над этим, Юля?

— Ты — секретарь комсомольского бюро класса и должен думать так же, как и я, — отпарировала Жукова. — А во-вторых — я не только думала,

а и действовала. Помнишь карикатуру на Шепель в стенгазете? Поверь, это заставило девушку задуматься. А отношение к ней класса, а разговоры с нею Юрия Юрьевича, а… Нет, Шепель преодолевает свой характер. Ну, конечно, это делается не сразу, хотя мы и помогаем ей в этом. И скажу правду тебе, Виктор: от нее еще можно ждать всяких сюрпризов и даже не очень приятных. Все-таки мы еще как следует не подошли к Шепель, она еще далека от нас.

Юля и самая не понимала, как произошло, что они с главной аллеи повернули в сторону и оказались на тихой уединенной тропе. А может, и тропы никакой не было, так как они брели куда-то наугад, взявшись за руки. Опавшая мокрая листва не шелестела под ногами, лишь ветер гудел над верхушками деревьев и издалека долетала музыка из громкоговорителя.

Они вышли на лужайку с высокими березами. Белые стволы словно вытекали из густой полумглы и казались таинственными и печальными.

Не сговариваясь, Юля и Виктор стали под старой березой, опершись о нее плечами. Было влажно, теплый туман кисеей наползал на лужайку. И какая-то ночная птица беззвучно сорвалась с ветви и мелькнула над головами.

Виктор молча перебирал в своей руке теплые пальцы девушки. Он слышал ее близкое дыхание, и ему хотелось, чтобы эти минуты молчания тянулись без конца.

Юля вглядывалась в лицо парня, во тьме казавшееся ей загадочным и незнакомым, а сам Виктор был будто другим Виктором, которого она до сих пор не знала.

Вдруг его лицо словно выросло и оказалось просто перед ее глазами.

— Юля! — шепнул он самым дыханием и несмело обнял ее за плечи.

Она тихо отстранилась.

— Что ты, Витя?

Он снова взял ее руки и молча гладил их ладонью. Она была у него такая тепла, широкая и немного шершавая от работы. Юля припомнила, как упорно копал он ямки, когда школьники садили на пустыре сад.

Где-то высоко вверху, в ночном небе, возник рокот самолета и поплыли огоньки.

— Витюсь, видишь?

Юля никогда так не называла его раньше. Теплая волна колыхнулась в груди.

— Я когда-то мечтал стать летчиком, еще в пятом классе. Подумай, Юля, какая благородная и отважная профессия! А потом убедился, что, например, быть сталеваром, как мой отец, — это такой же благородный труд. Не было бы сталеваров — не было бы и летчиков. Верно же?

Жукова не ответила. Болезненное воспоминание укололо сердце. Она вспомнила о своем отце.

Виктор понял, почему молчит Юля, он знал все про ее семью.

— Ничего, — тихо промолвил, — в конце концов, он же должен понять. А что, он до сих пор пьянствует?

Она доверчиво положила ему на плечо руку.

— Теперь уже не так, как раньше. Видно, он и сам с собой борется. Но… вот вчера снова… Ну, как он после похмелья стоит у

станка? Представляю: руки дрожат, взгляд мутный. Где уж тут выполнять норму! Есть некоторые «приятели», которые тянут его с собой пьянствовать. Стыдно за него! Если бы ты знал, Витя, как я намучилась!

Никогда еще Юля не говорила Виктору о своих семейных делах, об отце. Парень знал про ее семью от других. А сейчас искренние и печальные слова девушки вызвали у него желание помочь ей, сделать так, чтобы ничто не омрачало ее жизнь. Впервые сегодня Виктор увидел ее другой — не Жукову, секретаря комитета комсомола, а Юлю, свою одноклассницу, с ее болью и простыми проникновенными словами.

Ему хотелось сказать Юле, что с сегодняшнего дня он будет ее наилучшим другом, но разве до сих пор они не были друзьями? «Надо не словами, а делом помочь ей, — подумал он. — Только как это сделать?»

Парня растрогала мысль, что в самом деле он может помочь Юле, может пойти к ее отцу, поговорить с ним, может даже пойти на завод…

— Юля, я часто представлял… представлял, что мы с тобой где-то встретились вдвоем… Как вот сейчас.

Он подождал, ничего ли не ответит Юля. Но девушка молчала, и он продолжал дальше:

— Мечтал, что скажу тебе какие-то особые, необыкновенные слова… А вот сегодня… А вот сегодня… просто не найду, что тебе сказать.

— И не надо ничего говорить, Витя.

— Почему? — испугался он и заглянул ей в лицо.

Она улыбнулась и успокаивающе провела рукой по его щеке.

— Юля, ты уже давно, давно мне нравишься, — горячо зашептал он, ободренный ее улыбкой, светом ее глаз, который видел даже в густой тени. — Ты заметила это? Я скрывал свои чувства за шутками, а только и думал о том, что вот увижу тебя.

Юля нежно погладила его высокий лоб.

— Мне кажется, — сказала она, — будто я знала, знала, что ты скажешь мне такие слова. Вот у меня сейчас странное чувство, будто тебя долго-долго не было. Будто я тебя везде искала. И вот сейчас ты возвратился ко мне… Мне всегда хотелось быть с тобой. Но я не задумывалась… не знала, почему это так…

— А теперь знаешь?

— Знаю, Витюсь.

Она взяла его за руки.

— Витя, скажи мне… Мне казалось, что Софа…

— Софа?

— Что ты не совсем равнодушен к ней.

Она говорила несмело, будто боялась услышать досадную правду и вместе с тем словно извинялась, что спрашивает о такой ерунде.

— Ой, что ты выдумываешь? Никогда, никогда она мне не нравилась.

— Правда? — радостно вырвалось у нее.

— Правда, Юленька. Я даже удивлялся — что в ней ребята находят?..

— Правда?

— Ну, ясно. Ты даже не думай об этом…

Вдруг Юля пришла в ужас:

— Ой Виктор, что мы делаем? Про Лукашевич забыли!

— Это лучше, что мы немного задержались, — Лукашевич успеет прийти домой.

Жукова отрицательно покачала головой:

— Думаю, что она не домой спешила.

На окраине парка у встречной женщины спросили, где именно улица Коцюбинского. Нашли дом № 9. За высоким забором темнели ветки деревьев. На воротах белела какая-то табличка. Виктор в темноте еле разобрал: «Злые собаки».