Золотая осень в хрустальном городке
Шрифт:
Юрий Николаевич догнал их на велосипеде и вернул обратно, пообещав прислать из Гуся автобус до Владимира. Он должен был позвонить, когда закажет автобус. Пошли обратно и опять сели на скамейку у калитки.
Таня стала записывать адреса, чтобы разослать фото. Ваня ушёл дежурить на телефоне и тут же прислал за Таней своего друга. Сели друг против друга на перила веранды и он уставился на Таню в упор с уморительно серьёзным видом, молча. Он, видимо, был высокого мнения о силе своего взгляда.
Таня: "Я
Он: "Я всё забыл. Всех обижают. Ты неприспособленная. Я хочу для тебя что-нибудь сделать. Можно я отвезу узелок?"
Потом он опять заговорил об идеалах. Есть ли у Тани своя звезда? Свой идеал?
Таня ответила, что её идеалы - школьные. Иван повторил, что Таня - его идеал. Это прозвучало плоско.
"Я для многих идеал".
"Почему ты не веришь мне? Конечно, кто ищет в человеке плохое, тот всегда найдёт. Надо верить людям, и они будут с тобой лучше".
"Ты весёлый человек?"
Он: (преувеличенно серьёзно): "Да, я весёлый человек".
Таня: "Ты любишь анекдоты?"
"Да, я люблю анекдоты!"
Он протянул ей свой паспорт: "Хочешь посмотреть?"
Тане нравилось рассматривать паспорта, и она с любопытством уставилась на фотографию еврейского ребёнка. Немного выше стояло самое неприятное - год его рождения. 1956. Таня чувствовала, как её рот сам собой разъезжается в умилительную улыбку и как это злит Ваню.
Лениво перелистала она несколько страничек дальше и тупо уставилась на два каких-то штампа, а перед ней всё стояла ребячья рожица и число 1956. Так и не рассмотрев паспорт как ей того хотелось бы, она отдала его Ване, потому что чувствовала, что он весь так и кипит.
Он: "Тебе не надо было этого делать".
Таня: "Чего?"
Он: "Ты должна была вернуть мне паспорт, не раскрывая. Тогда бы я понял, что ты мне веришь".
Таня (сверкнув глазами, обиженно): "Откуда мне знать, что так надо делать?
Она попросила: "Подожди полгода", и подумала: "За полгода ты при таких темпах женишься и забудешь, как меня зовут". Ей стало смешно и грустно.
Он: "Полгода. Сентябрь, октябрь..."
Сидит серьёзный, считает. Опять долго смотрел на неё в упор голубовато-серыми несчастными глазами.
Тут зазвонил телефон. Вскочили. Таня волновалась за них, что они опоздают на поезд во Владимире. Вскоре присоединились к компании у калитки. Таня прошла в калитку первая и села на скамейку. Слева оставалось место для Вани. Он, правда, выкручивался - а можно ему сесть рядом с ней?
Вообще он полностью отвечал характеристике идеального мужчины, данной Оскаром Уайльдом в "Женщине, не стоящей внимания": "Он должен постоянно компрометировать нас в обществе и быть совершенно почтительным наедине".
Он
Ваня сказал, что Миша собирался украсть кассету. Таня испугалась, и Иван понял, наверно, что он ей не совсем безразличен. Он успокоил: "Он всё равно проявит и всем пришлёт фотографии".
Иван: "Ты всё стремишься сфотографировать, записать, вместо того, чтобы просто жить".
Он не живёт, видно, такой изолированной жизнью, как Таня, где каждое впечатление - сокровище, и думается - как бы его законсервировать, чтобы сохранилось подольше, до следующего отпуска.
Однажды летом Таня с мамой вышли на вырубку на горе. С неё на все стороны открывалась панорама лесов, от которой дух захватывало. Таня помнит мучительную боль оттого, что это нельзя было собрать в мешок и унести с собой, заготовить впрок, как солят грибы, сделать собственностью, соединить четыре стороны света в одно сжатое впечатление.
Она сказала со вздохом: "Да, лучше не прикасаться к жизни, если не умеешь изображать её".
Остальные, обнявшись попарно, слушали их с почтительным удивлением: "Во дают..."
Ему, конечно, было обидно, что он не может, как другие, сидеть с Таней в обнимку. Он поднял руку, долго-долго нёс её над Таней (она сидела, притихнув и уставившись на руку) и, убив комара на правой её руке (а сидел он слева) изо всех сил сжал эту правую руку.
Таня потупилась: "Ваня, я сама буду убивать на себе комаров".
Мальчишки стали мечтать о том, как сядут в поезд и поедут.
Ваня: "Я буду рассказывать сексуальные анекдоты, Боря кричать петухом, а Слава дико хохотать".
Слова из Вани лились рекой, и хотя подчас это звучало неприлично, но всегда складно.
Приехал Юрий Николаевич и велел идти на шоссе. Ваня спросил: "Так я возьму узелок, чтобы был повод опять встретиться?", - и Таня согласилась.
Он показал Тане на кофточку в сетке, которую поднял со скамейки и повесил на ручку калитки, усаживаясь рядом со Таней: "С этой кофточкой я танцевал вчера".
Он сказал это так проникновенно, как будто это был лучший эпизод в его жизни, а Таня была мужчиной - кофточка была не её.
Тут вышла хорошенькая блондинка, и отругала его за то, что он повесил сетку ненадёжно: "Кто это так сообразил повесить сетку? Ваня, конечно?"
На блондинке были ослепительно белые брюки самого модного фасона, о которых женщина только могла мечтать. Тане вдруг тоже захотелось похохмить, и она заявила милой девушке: "Между прочим, Ваня - мой друг, а я кандидат в мастера спорта по джиу-джитсу, так что прошу с ним повежливее". Все засмеялись.