Золотая Ослица

Черникова Елена Вячеславовна

Одинокие дамы и одинокие мужчины растерянно взирали то на трибуну, то на серые предметы в серых руках полисменов, судорожно поднимая и опуская юбки и брюки.

– Я же сказал, - тоном последнего предупреждения зазвучал железный голос, - раздеться всем без исключения. Господин лектор, вам придется показать пример.

Лектор уронил очки на трибуну.

– Да. И вы тоже, - подтвердил голос, - поскольку вы потратили очень много драгоценного времени на вступительную речь, поскольку нам пришлось выйти из-за кулис и взять инициативу в свои руки, постольку

вы должны показать все сами - как недовыполнивший решение Конгресса.

– Но я... н-не могу с-сам, п-прилюдно...
– Ужас лектора слегка подбодрил полуобнажившуюся публику. Зал теперь во все глаза смотрел на сцену.

– Вам помогут, - усмехнулся железный голос.
– Сержант двенадцать-двадцать, покажите собравшимся прибор в действии.

Одна из серых фигур промаршировала к трибуне. Зал завороженно замер в ожидании. Сержант поднял руку и направил прибор на лектора.

– ...Дайте, пожалуйста, зажигалку, - Ли смахнула с ресниц последнюю слезу и вытащила сигарету.

– Вы смеетесь. А между тем проблема женского оргазма...
– торжественно продолжал ночной попутчик.

– Браво-браво. Я с ней сталкивалась. Поверьте на слово.

– Вы будете слушать продолжение или нет?
– серьезно спросил он.

– Конечно. Чуть позже. Выйдите пока что из роли. Я кое-что попутно вспомнила, боюсь забыть. Не обижайтесь, я тоже постараюсь повеселить вас.
– Ли подымила-подымила и сказала...

***

Начало и конец - однокоренные слова

Когда добрый человек с улицы подарил мне свободу, я села в поезд и навсегда уехала из родного города. Я выбрала другой любимый город, другие дороги, другие отношения.

Теперь я знала, что смогу жить так, как хотела жить всегда. Теперь я свободна. Принц разбудил спящую красавицу и подарил ей свою силу. Спящая красавица была девушка современная, поэтому принц легко был отпущен неокольцованным. Кончилась придурь девственного детства.

И началось. Я читала книги и мужчин. Вам будет скучно, если я расскажу, как один подошел, как другой вздохнул, как третий предложил, как четвертый взял, как пятый сразу засыпает, как шестой мучается бессонницей, как седьмой пахнет, как восьмой зевает и так далее. Давайте сделаем по-другому. Книги часто совпадали с мужчинами. Иногда диссонировали, иногда консонировали. Поговорим о литературе. Итак.

***

Алфавит: А

Назовем его А. Тогда я, помнится, читала Бунина. Восемнадцатилетние женщины вообще впечатлительный народ, а уж с таким прошлым!..

"В сырых лунных полях тускло белела полынь на межах..." Этого не может быть!
– замирала от чувства, похожего на восторг, душа, и мысли легкокрыло уносились прямо туда, на родину автора этих "сырых лунных полей", на мою родину. Там грустно плыли не замеченные прежде мною грустные облака, под которыми ходили лоснящиеся шоколадными боками жеребцы, там похрустывал вечерними ледяными лужицами таинственный усадебный

сумрак, предрасполагающий к тайнам, к любви, к смерти. Поскольку любовь у Бунина - смертельный, как правило, выверт судьбы и поскольку мы с Буниным родились на соседних улицах с разницей всего в девяносто лет, мне он с юности казался родственником. Все, что написано им о любви, было словно записано в моем генном коде, а на форму, на словесный уровень проступало с каждой вновь прочитанной его строкой.

Юная женщина, взахлеб читающая Бунина в конце двадцатого века, - либо сентиментальная мечтательница, напрочь оторванная от своего поколения, либо мужчина. Я не оговорилась.

Когда пошел мой алфавит - одного условно звали А, другого условно звали Б и так далее, - я обнаружила, что отношусь к мужчине, как в традиции мужчина относится к женщине. Причем мужчина-дон-жуан. То есть я выбираю и беру всё новые объекты для восторгов и обучения их настоящей любви, для приобщения к высшим секретам мастерства и к тайным законам страсти и красоты. Вот такая умная.

Ненасытная жажда, терзавшая меня с детства, обрела стереотип утоления: я вижу приближающийся объект, улавливаю его заинтересованность мною и если она по градусу откровенности соответствует моим представлениям о хорошем тоне, реагирую ответными волнами. Объект перемещается и перемещается, но он же хорошо воспитан, он же не говорит "Мадам, лягемте у койку", он говорит что-то благовоспитанное, блистая очами. Мы говорим, а поговорить в традициях классического флирта я, как быстро выяснилось после освобождения из рабства, большой мастер.

Каждый раз я с ужасом вспоминаю немоту своего недавнего девичества и каждый раз поражаюсь: непостижимо! Одна простейшая акция развязала все узлы!

О ту пору я очень много разговариваю с мужчинами. Они кипятятся вокруг, а я все разговариваю и разговариваю.

В институтской аудитории однажды я вижу прекрасные огромные голубые глаза, прямо направленные в мои глаза. Звонок на перерыв. Он пересаживается за мою парту и говорит:

– Добрый день, меня зовут А.

– Добрый день, - вежливо говорю я, - а меня Ли. Скажите, А, у вас чьи глаза?

– Мамины, - отвечает А.

– А у меня папины, - сообщаю я.

Он вглядывается в мои еще внимательнее и говорит:

– Ничего. Тоже очень хорошо получилось.

Вот так, просто и доброжелательно, начинается роман века. Я попутно читаю Бунина. И мой возлюбленный, о котором мне и сейчас трудно рассказывать, навек становится весенним железным душераздирающим ветром; отскакивающим от блестящей черной скалы морем; небом с алмазным покрытием; черной густой землею; бархатным ложем; литургическими устами, целующими прямо в сердце. Мы почти молимся друг другу, мы срослись, через нас ввысь уходит бесконечная парабола таинственной связи и всех времен, и всех людей, и всех планет, и когда я трогаю и целую его соски, несравненно более чуткие, чем мои, мы пролетаем сквозь мириаду галактик - и нам не надо возвращаться. Потому что мы первые и единственные. Это понятно, я думаю.