Золотая паутина (др. изд.)

Барабашов Валерий Михайлович

Таким образом, в страшном нервном напряжении, буквально по миллиметру перебирая пальцами, он прошел две лоджии, забрался в третью, уже не застекленную, открытую ветрам и свободе, малость передохнул в ней, а потом полез этажом выше. Мокрый, обессиленный, свалился он на крашеный холодный пол убранной на зиму лоджии, с наметенным сугробиком снега. И только сейчас, чувствуя ногами, руками, всем неистово дрожащим телом твердь пола лоджии, понял, какому смертельному риску он себя подвергал — и содрогнулся!…

Потом он мышкой сидел в лоджии, трясясь уже от

холода (не успел даже куртку надеть, был в легком джинсовом костюме), слышал, как его искали, как переговаривались чекисты, как докладывали какому-то Русанову, что «Дюбеля нигде нет».

И все же кто-то из них догадался, какими именно путем ушел он с того балкона. Стукнула вдруг над головой Дюбеля балконная дверь, две головы свесились с поручней лоджии, торчал между ними ствол автомата.

— Вот он! — радостно сказал молодой голос.

Генка выхватил пистолет, передернул затвор, и тут же утренний морозный воздух пропорола решительная автоматная очередь.

— Дюбелев! Оружие вниз! Слышал, нет? Стреляем! Генка понял, что он должен выбирать между жизнью и смертью.

Пистолет полетел вниз, на заснеженную далекую землю, к ногам оперативника, державшего наготове свой «Калашников»…

Его вывели через распахнувшуюся балконную дверь, заломили руки, надели наручники. Он окончательно убедился, что взяли его чекисты, что Русанов — за старшего у них, прошипел ему в лицо: «Рад, чекистская шкура? Поймал…»

Глава тридцатая

Врач, лечащий Воловода, сообщил Русанову, что с ним можно поговорить, но недолго — больной еще очень слаб.

— Хорошо, понял. Спасибо, что позвонили. Я сейчас же выезжаю.

Он купил у себя в буфете яблок и банку какого-то сока — не принято же являться в больницу с пустыми руками, да и фрукты в любом случае пойдут больному на пользу.

Доехал быстро, по широкой больничной лестнице шагал размашисто, через ступеньку, потом сбавил шаг, невольно застыдившись: то и дело попадались ему навстречу перебинтованные, на костылях люди. Многие смотрели на него — здорового и сильного — с завистью, а иные — с укоризной: ну что вы, товарищ, скачете со ступеньки на ступеньку?

Воловод лежал в светлой, просторной палате один, весь, до горла, в гипсе, с толстой (также гипсовой), подвешенной на блоке ногой. Увидев Русанова, улыбнулся обрадованно, сделал невольную попытку привстать. Подал слабую горячую руку, пропахшую лекарствами, смотрел измученными синими глазами.

Русанов сел на шаткий белый табурет, посочувствовал Воловоду:

— Ну и заковали тебя, Андрей Николаевич. Как рыцаря в доспехи. С головы до пят.

— Да уж, в доспехи, — слабо улыбнулся Воловод. — И ребра поломаны, и нога… Крепко он меня саданул, ничего не скажешь.

— Бил насмерть, Андрей. Иллюзий тут строить нечего.

— Я понимаю, — печальным эхом отозвался Воловод. — Я потом, когда очнулся, вспомнил все. Убегал же от этого желтого «пикапа», хорошо это помню. Он вполне мог свернуть в сторону, если бы собирался это сделать. Но догнал, сволочь.

— Андрей,

мы еще об этом поговорим. Пригласим следователя, из ГАИ. Парень, что тебя сбил, задержан, проходит сейчас медицинское обследование. Он не спрятался, не сбежал — в «Скорую помощь» помог отвезти. Видишь, как действуют? Мораль на его стороне. И техническая экспертиза тоже — лопнул тормозной шланг, специалисты это подтвердили. Получается — несчастный случай. Но это для дилетантов. Я-то уверен, что тебя сбили намеренно. Хотя нам предстоит это доказать.

— Да, конечно, — согласился Воловод. — Я вышел из троллейбуса, спокойно шел по тротуару. И «пикап» этот я видел. Еще подумал: чего этот наглец стал на остановке, мешает же. Потом троллейбус, на котором я приехал, ушел, я стал переходить мостовую, а точнее, шаг или два сделал по проезжей части, не больше, как слышу сзади какой-то дикий рев мотора, оглянулся и… все, отключился на два с лишним месяца.

— Ну ничего, Андрей, теперь все позади. Кости срастутся, станешь ходить, на курорт съездить надо.

— Можно и на курорт, — вздохнул Воловод, поправляя на груди одеяло. — А как фамилия этого негодяя, Виктор Иванович, не помните?

— Часовщиков. Александр. Работает в автоцентре ВАЗ.

— А… Ясно. Отомстили мне за Тольятти. Без Шамрая здесь не обошлось.

— Шамрай? Это, кажется, замдиректора?…

— Он самый. Я однажды, год с лишним назад, задержал КамАЗ с «левым» товаром, запчасти из Тольятти, установил, что к этому имеет отношение Шамрай. Доложил Битюцкому…

— Так. Что дальше? — спросил Русанов.

— А дальше — вот, — Воловод хлопнул ладонью по гипсовой ноге. — Это они мне устроили, «вазовцы».

— Андрей, ты подумай, повспоминай… — продолжал Виктор Иванович трудный для Воловода разговор. — Фамилия твоего начальника всплыла у нас и по другому делу…

— По золоту? — сразу же спросил Воловод, хотя Русанов имел в виду другое — Жигульскую, фальшивый паспорт, Криушина-Калошина.

— Да, по золоту, — быстро сказал он. Криушин ведь «проходил» и по «Электрону». Но какое отношение имеет ко всему этому Битюцкий? Почему Андрей назвал его?

— Я вам давно собирался об этом сказать, — Воловод пошевелился, выбирая положение поудобнее, и Виктор Иванович помог ему сесть чуть повыше. — И, наверное, обязан был это сделать. Но — сомневался или, может, считал, что это нехорошо, на начальника своего капать. А теперь вот…

— Андрей, говори! — заторопил Русанов — в дверь уже дважды заглядывал врач. — С эмоциями и моралью разберемся.

— Ну, во-первых, по ВАЗу, Виктор Иванович. Я задержал грузовик с запчастями — шофер его открыто торговал у автоцентра, — доложил Битюцкому. Альберт Семенович велел мне передать материалы, сказал, что займется сам. Ну и «занялся». Насколько я знаю, детали были потом проданы без накладных через магазин — все устроил Шамрай, шофер благополучно отбыл в Тольятти, деньги, надо думать, были поделены между участниками этой аферы. Вполне возможно, что хорошую «благодарность» получил и Битюцкий.