Золотая паутина (др. изд.)
Шрифт:
— Ну что ты, Сережа? Так не любят. Ты никогда не был с женщиной, что ли?
Он смущенно опустил глаза.
— Не был. Правда, там, в госпитале, с одной медсестричкой… Но у нас ничего не получилось.
— Ну и ладно, ничего, — Светлана жадно, напористо целовала его. — Ты не бойся, милый. Я тебе помогу, не бойся. Я ведь теперь женщина, я все знаю. Ты прости меня, Сережа, я не думала, что у тебя так серьезно ко мне… Ну, думала, гуляли мы с тобой в школьные годы, встречались. Но ты же ничего мне не говорил такого, ну… чтобы я ждала тебя из армии, жениться не обещал. А для любой девушки и женщины это главное — семья, муж, дети. Ты прости меня, Сереженька! И не стесняйся. Пожалуйста!
— Я тебе всегда говорил, что люблю, — он задыхался от переполнивших его
— Да ничего мне не было понятно, Сережа, что ты! Что же я должна была догадываться о твоих чувствах, что ли? Сколько угодно случаев — ушел парень в армию и забыл свою девчонку, другую встретил. Ты же сказал, что с какой-то медсестричкой в госпитале…
— Но не было ничего, Светик! Честное слово!
— Вы все говорить горазды. Как я могу проверить?… Но я же тебе сказала: было не было — какая теперь разница? Теперь ты — мой, а я — твоя, понял? Я сколько хочешь твоей буду. И день, и вечер, и ночь…
Она все крепче и жарче прижималась к Сергею всем своим прекрасным молодым телом, мягко, но настойчиво добивалась ответных его ласк, вытесняя и словами, и нежными прикосновениями его робость и неумелость. Она видела, что ее старания уместны, потому что Сергей действительно не знал, как обращаться с женщиной, и она у него была первой. Она шептала ему на ухо какие-то глупые, никчемные слова, сами по себе эти слова смешны и, может быть, нелепы, но они хороши именно в такие минуты, значимы и нужны, ибо передают глубину и чувственность переживаний. Светлана говорила и говорила, а ласковые ее руки не знали покоя; каждой клеточкой распаленного тела поощряла она все более смелые касания рук Сергея, заставляла и его говорить, не молчать, втягивала его в водоворот неуемной, безоглядной страсти, решив для себя: пусть парень познает все сразу и сполна, и этим она оставит о себе благодарную и щедрую память.
Град нежных, безумных слов обрушился на нее, она никогда не слышала их в таком количестве, даже не знала, что обыкновенные «лапушка» или «родненькая» так сладки и неповторимы именно в эти мгновения, что звучат они как-то по-особенному прекрасно. Сергей, с каждой секундой приобретающий уверенность, находил все новые и неожиданные слова, и они звучали точно музыка, потому что были искренними, шли от души.
Ее ласки оказались не напрасными, но Сергей все же очень волновался и переживал новизну ощущений, и в первый раз у них вышло не очень хорошо. Светлана, отдыхая, лежала на руках у Сергея. Она не была удовлетворена только что случившейся торопливой и неловкой близостью с парнем, и теперь осторожно, стараясь не обидеть его мужское самолюбие, поясняла, как ему следовало действовать.
И она добилась своего. Распаленное ее тело получило наконец удовлетворение. Затем, остывая, они лежали друг возле друга, молчали, а Светлана, прикрыв глаза, тихо и радостно улыбалась.
— Ты простил меня, Сережа? — спросила она.
— Я разве тебя в чем-нибудь обвинял?
— Нет, но… — она приподнялась на локте.
— Ты сейчас стала мне женой, Света.
Она снова легла. Смотрела в небо, заметно уже потускневшее, поблекшее в уставших лучах вечернего солнца; дохнуло свежим, с реки видно, ветерком, откуда-то взявшаяся белка смотрела на них живыми любопытными бусинками-глазами с высокой сосны, потом, будто рыжий язык огня, метнулась вверх, пропала в зеленой кроне дерева.
— Давай подадим заявления в ЗАГС, Светик, — сказал Сергей, — Я сегодня же скажу об этом своим родителям.
Светлана встала, принялась одеваться.
— Сережа, — сказала она, уже расчесывая волосы, склонив голову набок. — Ну чего ты спешишь? Зачем? Чувствуешь себя обязанным, что ли? Ну, подумаешь, случилось у нас… И ты, и я этого хотели, мы же молодые.
Он подошел к ней, взял за плечи.
— Не говори так, не надо.
— Да нет, я говорить буду, — упрямо сжала она губы. — И Юлька у меня на руках, и… Нет, не надо.— Голос Светланы дрогнул. Она колебалась какое-то
— Это Ахматова, — вздохнула Светлана. — Поехали, Сережа, ужо темнеет.
— Светик, скажи всю правду, прошу!
— Всю правду? — она покачала головой.— Да ну, Сережа, зачем она тебе? Правда в моей нищете и несчастьях.
— Погоди, но ты ведь работаешь…
— Ну и что, что работаю? Нас двое, не забывай, Это ты — сынок обеспеченных родителей, ни в чем не нуждаешься, наверное, все у тебя есть.
— О чем ты говоришь, Света? Зачем?
— А затем, десантник ты мой милый. Не надо больше меня встречать у садика. Я перед тобой виновата, совесть меня мучила. А теперь полегче. Пожалела тебя. А ты не жалей, Сережа. И забудь обо мне. Путану ты любил.
— Какую путану?! Что ты наговариваешь на себя?!
Светлана, полностью уже одевшаяся, закинула сумку на плечо, усмехнулась:
— Может, и не совсем путана. Это даже романтично звучит. Как интердевочка. А просто проститутка… Нагрешила я, Сережа. И мне перед тобой стыдно. Чистый ты парень, видишь, даже женщина у тебя первая, Хватит! Поехали.
Было довольно темно во дворе, мотоцикл гулко протарахтел в пустоте и стих. Сергей молча, с отчаянием смотрел на Светлану, ловил ее взгляд, а она, легко соскочив с сиденья, торопливо и сухо чмокнула его в щеку, сказала решительно: — Все, Сережа, прощай!
Он хотел что-то сказать, вытянул к ней руки, но Светлана резко повернулась, пошла к своему подъезду — цокали, молоточками били по асфальту ее каблучки.
Глава семнадцатая
Работу на «Электроне» Андрей Воловод делал с тревожным сердцем. Позиция Битюцкого была непонятной, на завод он посылал его без каких-либо особых инструкций и вроде бы с неохотой, в глазах Альберта Семеновича легко читалось: вот если бы не чекисты, можно было бы и не лезть на «Электрон». Стоит ли принимать в расчет какие-то ложные сигналы, сигналов этих в наше время пруд пруди, все куда-то сигнализируют, пишут, требуют… Короче, хотя Битюцкий и послал его на завод, но каких-то результатов не ждал, это Воловод понял четко. То ли сомневался в них, то ли вовсе не жаждал их иметь. И в этом была для Андрея загадка. С другой стороны, Битюцкий по мог ему приказать: чтоб ты мне, капитан, обязательно раскрыл преступную группу. Или наоборот: смотри, глубоко не копай, не нужно. Ясно одно: он должен провести соответствующую проверочную работу, а уж остальное… Одну темную бляшку на своей совести он уже имеет — это прошлогоднее задержание бабенки с «Электрона», невозбужденное уголовное дело. Хотя он и подчиненный Битюцкого, а все же… Да, вляпался он в зависимость к Альберту Семеновичу, вляпался. Если б не квартира, долг… Хотя и вернул уже почти все, а все равно, принципиальность в служебных делах как-то не с руки проявлять. У Битюцкого свой счет, сразу на личности переходит. Я тебе, дескать, Воловод, помог, а ты мне вот чем платишь, нехорошо. Конечно нехорошо. Куковал бы он, Андрей, до сих пор в милицейском общежитии, а там мужики и по пять, и по шесть человек в комнате живут. Сейчас же — сам себе хозяин и господин, и отдохнуть и поработать, никто слова не скажет. Квартира есть квартира.