Золотая паутина (др. изд.)
Шрифт:
На этот раз Виктор Иванович сам спустился в цокольный этаж здания, в фотолабораторию, спросил Баранова: почему он снял именно этих людей, с водкой? Чем они привлекли его внимание?
— Да кричали эти парни громче всех, Виктор Иванович, — сказал с улыбкой старший лейтенант. — Я имею в виду, конечно, экстремистские лозунги. Ну, и пили тут же. Словом, бросались в глаза. Как было не снять.
— Понятно. Благодарю.
Русанов вернулся к себе, еще раз просмотрел дело Дюбелева. Тип, разумеется, малоприятный — рецидивист, судим дважды. Такой может выкинуть что угодно.
Виктор Иванович вызвал Попова
Она, посмотрев на снимок несколько секунд, сказала уверенно:
— Нет, Витя, это не он. Того парня я бы узнала.
Неутешительные вести привезли и Попов с Гладышевым.
Одна за другой отпадали и другие «кандидатуры» — у всех оказывалось железное алиби. Неужели версия о мести ошибочна?! Голова Виктора Ивановича раскалывалась от дум.
Определенные надежды он связывал с экспертизами. По просьбе чекистов их проводили несколько, но криминалисты могли ответить лишь на технические вопросы: из чего было сделано взрывное устройство, в чем оно находилось, какая мощность заряда, из чего нарублена «начинка». Это, безусловно, очень важно, ибо дает нити дальнейших поисков, но все же эксперты не могли сказать главного — кто именно принес в вагон портфель со взрывным устройством. На этот вопрос должны были ответить они, чекисты.
…Попов и Гладышев побывали все же у Дюбеля на квартире. Генка, увидев их, переменился в лице. Но скоро понял, что ничего серьезного ему пока не грозит. Чекисты «сеяли», то есть отрабатывали свою версию среди уголовного элемента, это было знакомо по некоторым книжкам, которые Дюбель прочитал в колонии, да и в разговорах с корешами не раз говорилось о таких вот методах работы как чекистов, так и парней из угро. Загребали в сети как можно больше тех, кто мог бы выкинуть тот или иной финт, а там работали с каждым. Генка сообразил, что у чекистов никаких доказательств его вины пет, вопросы были обычные: где был в ночь с первого на второе августа? Кто может подтвердить? с кем встречался в этот вечер? и прочие. Ответы на такие вопросы у Дюбеля уже были приготовлены: он-то хорошо знал, что к нему могут прийти менты. Чекистов, по правде говоря, не ждал. Но — что в лоб, что по лбу, хрен редьки не слаще.
Чекисты также ушли ни с чем. Они не сказали ему ничего о взрыве в поезде, а он, разумеется, и намеком не дал понять, что что-то знает. Пусть ищут. А он, Дюбель, примет кое-какие меры. Щегол ни при каких обстоятельствах не должен попадаться оперативникам на глаза. Не дай бог, проговорится. Урка еще зеленый, не тертый жизнью и мало битый, за таким глаз да глаз нужен. А остальные кореша из его двора ничего не знают. Даже мать ни о чем не догадывается. Правильно он поступил, что мастерил бомбу в тайне от всех — вон как пригодилось.
Вечером он отыскал Щегла, сказал ему с глазу на глаз, что приходили из КГБ, интересовались, где он, Генка, был такого-то числа и с кем…
— Ну? — напряженно спрашивал Игорек, и губы его тряслись.
— Что «ну»? Сказал, что гулял, в кино ходил… Да ты не трясись, Игорек. Придумай что-нибудь и стой на этом мертво. Понял? Твердые показания — это, я тебе скажу, могила! Стена!
—
— Ну, шарахнуло… Черт его знает, не пойдешь же спрашивать. Слышал я, что кто-то с полки упал, кто-то нос разбил…
— А-а… А мне говорили, что кого-то там убило. Женщины…
— Брехня! Не слушай ты никого. У нас наговорят — с воз и малую тележку… Ты вот что, Игорек. На-ка червонец, смотай в гастроном, еще час до закрытия. Попроси у Надьки бутылку водки, скажи: Дюбель, мол, просил. А потом придешь в скверик, за баней. Я тебя там ждать буду. Выпьем, поговорим. Усек?
— Усек, — мотнул головой немного повеселевший Щегол и умчался за спиртным.
Генка напоил его в тот вечер до помутнения, вдалбливал парню:
— Ничего страшного не случилось, если даже и отбросили копыта две-три дуры, а вякнешь где — вот! — И приставил к горлу Игорька колючее острие финки.
Насмерть перепуганный Щегол клялся Дюбелю, что «ни одна собака ничего никогда не узнает», что молчать он будет «до гроба».
— Ты и потом молчи, — усмехнулся Генка и поволок мычащего Игорька к подъезду его дома.
А дня через два в вечерней городской газете появилось следующее объявление:
«Уважаемые товарищи!
Второго августа текущего года, ночью, в результате теракта в купе поезда № 99, следующего до Краснодара, погибли две женщины, еще одна скончалась в больнице, шесть человек ранены. Всех, кто может что-либо сообщить о преступниках, просим позвонить по телефону… Анонимность сведений гарантируем.
Объявление это было передано и по областному телевидению.
Уже в восьмом часу вечера к Русанову зашли Коняхин и Кубасов. Лейтенанты доложили, что выявили круг знакомых Криушина. Был он довольно обширным, но в близкие отношения Криушин почти ни с кем не вступал.
— Женат он не был, это известно, — сказал Виктор Иванович, выслушав оперуполномоченных. — Но если он нормальный мужчина, у него должна была быть женщина. Так, Валера?
— Так, — согласился Коняхин. — И женщин у него на заводе было несколько. Но все они теперь напрочь отрицают какую-либо интимную связь. Да, знали Эдьку Криушина, да, встречались… Но ничего «такого» не было. Он принцессу искал, не иначе.
— Они, эти женщины, знают о его смерти?
— Знают. Слух каким-то образом удивительно быстро распространился по заводу, все в курсе.
— А кто был в числе его симпатий?
— Ну, список довольно условный, Виктор Иванович. — Кубасов положил перед Русановым листок с фамилиями. — Подлинные отношения действительно теперь сложно установить.
Русанов кивнул, углубился в чтение, делая на полях листка карандашные пометки. Остановил руку против фамилии «Долматова В. В.». Но не фамилия привлекла его внимание. Спросил:
— «Зав. ЗИБом» — это что?
— Заводской изолятор брака. Отходы там всякие, Виктор Иванович, бракованные детали. Проще сказать — кладовая отходов.
— Говорили с этой Долматовой?
— Говорили. Криушина она знала, говорит: как же, электриком у нас был, лампочки менял. О смерти его слышала, кто-то из женщин сказал.