Золотая паутина
Шрифт:
Рябченко охнул от неожиданности и боли, схватился за скобку на дверце, рванул. Дверца открылась, но в ту же секунду Генка шарахнул его чем-то острым в висок, и Анатолий кулем повалился на сиденье…
Глава двадцать восьмая
Дня через три в Промышленный РОВД пришла заплаканная, с измученным лицом женщина, назвавшаяся Валентиной Долматовой, работницей производственного объединения «Электрон». Сдерживая рыдания, она рассказала дежурному, капитану Калюжному, что муж, Анатолий, ушел из дома на службу
— А почему вы сказали, что он «любил рыбачить»? — переспросил Калюжный, заметив при этом, что лицо женщины напряглось.
— Ну… а как говорить-то? — Долматова поправила на груди красный мохеровый шарф, заняла нервные белые руки пустяшным делом — перекладывала кожаные коричневые перчатки с одного места на другое. Сидела она за столом, напротив капитана милиции, — рослая, кареглазая и черноволосая женщина, в добротной дорогой дубленке, о которой Калюжный невольно подумал: «И где только люди такие вещи достают?… Моей бы Ленке такую».
— Вы так говорите, Долматова, о своем муже… в прошедшем времени. Ушел, рыбачить любил… Как будто его уже нет в живых.
— Да бог с вами, что вы! — Валентина взмахнула мокрыми крашеными ресницами, в ее глазах появился откровенный страх. — Сама думаю… что случилось-то? Три дня прошло, я уж измучилась вся. Ни звонка, ничего.
— Выпивал он, нет? — интересовался Калюжный, доставая из стола бумагу и пробуя на полях газеты шариковую ручку.
— Как вам сказать… Выпивал, конечно. Иногда и сильно, чего греха таить. Как все мужики. Кто из вас откажется, если поднесут, — усмехнулась Валентина.
— А работал где? В какой должности?
— Военный он у меня, прапорщик. Складом заведует.
Калюжный покивал в раздумье большелобой головой, поглядел в окно, где с ревом и на большой скорости промчался самосвал, оставляя за собой снежный вихрь, поморщился. У капитана ныл зуб, он терпел, не шел в поликлинику, последние три дня почти ничего не ел. Три дня нет дома и мужа этой зареванной красотки. Поругались, наверное, он и дал деру. Тем более что выпить любит, другая семья есть. А может, еще какая зазноба нашлась… А черт, придется, видно, идти рвать, зуб никак не успокоится.
— А дети у вас есть? — спросил Калюжный, так и не добившись толку от ручки — не писала она, хоть лопни.
— Детей нету, — вздохнула Долматова. — Вдвоем живем.
— Так-так,— протянул капитан, ответив на чей-то телефонный звонок и наладив наконец ручку. — А каким он складом заведует?
— Толя-то? — Долматова наморщила лоб, словно припоминала что-то трудное, далекое от ее понимания. — У него там, в части… Я и не знаю, как сказать. Говорил, что патроны и автоматы солдатам выдает. Ну, И офицерам тоже. Ой, знаете, мне, бабе, не интересно в такие дела лезть. Он раз сказал, а я больше не спрашивала. Да он предупреждал — никому, мол, не
— Конечно, оружие есть оружие, — спокойно согласился Калюжный, машинально поправляя на правом боку тяжелую кобуру и поднимаясь из-за стола. Роста он был небольшого, сухощавый, с тонкой, юношеской фигурой, щегольски обтянутой милицейской формой. Капитан положил перед Долматовой бумагу и ручку, велел написать на имя начальника заявление, спросив при этом: а интересовались ли Анатолием Долматовым с работы, то есть из части?
— У него своя фамилия, Рябченко, — сказала Валентина. — Мы не регистрировались, так живем… А из части спрашивали, как же. За ключами из склада приезжали. Я им под расписку отдала.
— Так вы же сказали, что муж ушел на службу, значит, и ключи с собой брал?
Валентина слова теперь произносила осторожно.
— Про ключи я вам ничего не говорила, я про них не знала. А про мужа я думала, что он на службу ушел. Куда ж еще? Я к семи на работу хожу, а он к восьми. Пришла с завода, а его нет. И так три дня.
— Ладно, понятно. Пишите, Долматова. Когда ушел муж, при каких обстоятельствах, то есть не было ли ругани у вас дома, в чем одет-обут. Фотографию нам потом принесите.
— Фотографию я взяла, — Валентина порылась в сумочке, подала. С глянцевой картонки смотрела на капитана Калюжного счастливая пара: она, Долматова, и русоголовый простодушный прапорщик, нежно обнявший жену.
— Это мы через год, как сошлись, — пояснила Валентина и промокнула платочком набежавшие слезы.
— А к родственникам, случаем, он не уехал? — продолжал уточнять Калюжный, разглядывая фотографию, невольно завидуя бравому этому прапорщику — хороша была на фотографии Валентина Долматова, чертовски хороша! Спокойный и счастливый взгляд, высокая, искусно уложенная прическа, красиво очерченные полные губы, медальон-сердечко на открытой груди. От такой голову потеряешь!
— Родственники далеко у него, аж на Дальнем Востоке, — она махнула перчатками. — Да вещи все дома, товарищ капитан, и чемоданы, и белье. Нет-нет, он здесь где-то, в городе.
— Ну тогда что же вы горячку порете? Придет. Мало ли бывает в семье — поругались, поспорили крепко. Тем более что у него дочки есть. Или влюбился в кого-нибудь…
Калюжный понял, что пошутил неловко, обидно для женщины, извинился. Стал заверять Валентину, что просто так человек, тем более военный, не может пропасть, произошло какое-то недоразумение, муж вернется, не переживайте так…
— А другой фотографии у вас нет? — спросил он. — Чтобы он один был. И желательно — нецветная.
Валентина ответила, что есть, снова, щелкнув замочком, порылась в сумочке, и капитан заметил, как дрогнули ее пальцы, когда она подавала новую фотографию, где Анатолий Рябченко был спят в той же форме прапорщика, с двумя юбилейными медальками на груди. Калюжный привычно подумал: зачем это женщина подала сначала семейную, счастливую фотографию, а потом уже эту? Однако подозрительность свою он умерил — не к месту она, женщина вон с ума сходит, переживает, а он…