Золотая паутина
Шрифт:
— Неужели там, на московском заводе, никому не пришло в голову проверить? — удивился Русанов.
— Так нечего было проверять, Виктор Иванович, — стал горячо рассказывать Коняхин. — Они перевешивали, конечно, ящики, проверяли вес, а он — копейка в копейку, соответствует тому, что написано в сопроводительном ярлыке. А здесь, на «Электроне», вес также соответствовал — проверяли же работники бухгалтерии! Долматова уже потом, после оформления документов, брала отходы и переписывала ярлыки, и никто этого не замечал.
— Но проверить же элементарно! — засмеялся,
— В том-то и дело, что никто об этом не подумал. По отчетности и на том, и на другом предприятии все в порядке. Долматова на хорошем счету, честный и принципиальный работник, портрет ее на Доске почета, коммунист… Как тут заподозришь? А главному бухгалтеру конечно же надо было проверять приход-расход золота по «Электрону». Он бы Долматову на первый же год поймал.
— Вы ему сказали?
— Главному бухгалтеру? Конечно! — теперь и Коняхин рассмеялся, по-мальчишески озорно, заливисто. — У него и рот открылся. «Как?! — говорит. — Какая разница?! Не может быть». Ну, мы ему с Кубасовым те ярлыки, «московские», показали. Он и ахнул.
— Теперь по этим документам можно установить, с каких пор занималась Долматова хищениями, сколько всего похищено золота?
— Конечно, Виктор Иванович. Хотя работа предстоит очень большая. Это же на несколько лет придется проверять документы.
— Придется, Валера. Куда денешься! Мы создадим комиссию из специалистов, попросим их во всем разобраться. Но это уже дело техники. Нам же сейчас нужно с помощью Долматовой выявить всех участников этой преступной группы. Всех до единого! Золота, судя по всему, ушло с взвода много…
— И главбух нам также сказал, Виктор Иванович. Покидал костяшки, покрутил головой. Если, говорит, она на каждом ящике отходов «экономила» даже по сто граммов, и то в год получается… Сколько вы думаете, Виктор Иванович?
— Ну… килограмм, что ли?
— Три! Три килограмма золота! Представляете? В год!
— М-да-а…
Сейчас, вспоминая этот разговор, Виктор Иванович еще раз просматривал, сличал ярлыки, ждал звонка из прокуратуры. Василий Иванович обещал ему позвонить сразу же, как освободится — висело на нем какое-то срочное дело. Потом вместе они намеревались поехать в следственный изолятор, где содержалась Долматова.
Почитал Русанов еще раз и объяснительные Соболь и Рогожиной. Вот так известие будет для Сергея! И как ему сказать, с какой стороны начать? Пожалуй, надо во всем до конца разобраться, понять, что происходило на «Электроне», в изоляторе брака, где судьба свела этих трех молодых женщин. Судя по их первым показаниям, в прямых хищениях золота они не участвовали — Долматова им не доверяла. Да и совесть Рогожина с Соболь не потеряли. Светлана призналась, что она сама хотела позвонить и во всем признаться, но побоялась, тем более что голос ее могли узнать, а вот голоса Нины никто не знал. Соболь и звонила.
— Надо было раньше это сделать, Светлана, —
— Надо было, — Светлана опустила глаза. — Но мы сами не все понимали. И потом…
Она замолчала, а Виктору Ивановичу, в общем-то, и так все было понятно — женщины соблазнились «легким» приработком.
Виктор Иванович взял с них подписки о невыезде на период следствия, сказал, что они свободны. Видел, что Светлана мнется, явно желая остаться наедине с ним, поговорить… Но не осталась.
Допрашивали Долматову в довольно просторной, с зарешеченным окном комнате, где не было ничего лишнего, а только то, что необходимо для работы: стол, два табурета, настольная лампа, стопка чистой бумаги на столешнице.
Долматова вошла с серым, поблекшим лицом, смотрела на Русанова и Краснова настороженно, с опаской. В коридоре следственного изолятора она случайно увидела Сапрыкина, его вели по дальнему коридору два рослых надзирателя и сердце ее упало — Семен тоже теперь был в тюрьме! Она, разумеется, не могла ничего ему сказать, ей бы это не позволили сделать, да и видела его со спины. Настроение Валентины резко ухудшилось. Если Семен заговорит, то дела ее плохи. Что знают эти два человека, сидящие напротив нее с бесстрастными, казенными лицами? В чем они обвинят ее сегодня, какие представят доказательства?
Первым заговорил Краснов, из прокуратуры:
— Валентина Васильевна, мы еще раз вам предлагаем — расскажите правду. Добровольное признание облегчит вашу участь, поможет следствию. Судом все это также учитывается.
— Мне нечего добавить… Я все вам рассказала в прошлый раз.
— Жаль, — вздохнул Василий Иванович. — Вы женщина молодая, у вас, как говорится, вся жизнь впереди. Человек есть человек, может всякое натворить, всему есть причины и объяснения. Для суда и для следствия важно другое — как оценивает обвиняемый свои поступки.
— Я ни в чем не виновата, — глухо, упрямо проговорила Долматова. — Жила, работала…
— …Воровала, — добавил Русанов.
— Это надо доказывать! А так людей оскорблять… знаете!…
— Доказательства у меня есть, Валентина Васильевна, — спокойно сказал Виктор Иванович, вынимая из папки, которая лежала у него под руками, сопроводительные ярлыки. — Вот, смотрите: этот ярлык — «московский», мы взяли его на перерабатывающем заводе, а вот — здешний, что остался в бухгалтерских документах на «Электроне». Разве это не доказывает, что вы расхищали золотосодержащие отходы?
Что сделалось с Валентиной! Она покраснела как рак, беззвучно и безвольно открывала и закрывала рот, теребила пуговицу на рукаве платья, не знала, куда деть глаза.
Потом, минуту, наверное, спустя, выражение ее лица изменилось — в глазах появились холод, злость. От прежней, «невинной», несправедливо задержанной женщины, роль которой она старательно играла, не осталось и следа. Перед Русановым и Красновым сидела разъяренная, источающая ненависть особа — так была похожа Долматова в эти мгновения на большую дикую кошку: и красива, и свирепа, и агрессивна!