Золотая паутина
Шрифт:
К зданию аэропорта Гонтарь, Боб и Фриновский подскочили в тот момент, когда шла посадка в самолет, вылетающий в Ленинград. В принципе им было все равно, куда он вылетал, главное — захватить самолет, а там они заставят лететь летчиков куда нужно. И чтоб машина была уже заправлена топливом, чтобы были открыты люки-двери. Остальное — дело их решительности, напора. Ясно, что с момента захвата самолета в аэропорту поднимется переполох,
Хладнокровно размышляя обо всем этом, Гонтарь сидел на том же самом месте в машине Безруких, на переднем сиденье, за рулем — Боб. Машина стояла неподалеку от ворот — двигающейся туда-сюда решетки, которую открывала-закрывала женщина-вахтер из каменной своей избушки. Эта решетка и отделяла их пока от вожделенного поля аэродрома, от самолета, посадка на который уже объявлена, и у дверей «накопителя», по ту сторону здания аэровокзала, стоит уже длинный автобус-гармошка, и вот-вот строгая бортпроводница в синем форменном пальто скажет обычное: «Прошу, товарищи, проходите…»
Олег Фриновский сбегал в зал ожидания, покрутился там две минуты, послушал объявления по радио, поискал глазами милиционеров. Два сержанта попались ему на глаза, они спокойно стояли в аэропортовском буфете, потягивали лимонад, чему-то смеялись. Значит, никаких указаний они не получали, здесь все спокойно. Да и кто знает, что они здесь? Таксист мертв, лежит там, в лесу, чекистам о своих намерениях они не сообщали.
В аэропорту все шло своим чередом: за стойками регистрировали билеты на очередные рейсы, взвешивали чемоданы, целовались и прощались какие-то люди, пожилая уборщица возила по бетонному полу мокрой тряпкой, покрикивала на пассажиров.
Фриновский вернулся в машину, рассказал все, что увидел в аэровокзале, Гонтарю. Тот помолчал.
— Ладно. Несколько минут имеем. Смотрим и думаем.
По взлетно-посадочной полосе промчался, сверкая зажженными фарами, самолет, на аэропорт обрушился грохот реактивных двигателей, так что даже в машине, за приспущенными стеклами, закололо уши.
Боб сидел за рулем, нещадно дымил сигаретой, крошки табака сыпались на его ухоженную бороду — он явно нервничал и не мог этого скрыть.
— Боря, спокойнее, — ровно произнес Гонтарь, и Басалаев мотнул головой: «Да все нормально, Махал Борисыч. Так просто… Дело надо делать, а не стоять».
— Постоим, — с прежней интонацией повторил Гонтарь. — Спешка сам знаешь где нужна.
Аэровокзал был ярко освещен, все здесь было как на ладони — дожидающиеся пассажиров автобусы, сбившиеся кучкой такси, разноцветные частные машины. Плавно кружась, снежинки обессиленно и вяло ложились на стекло машины, на полукруглую просторную площадь перед зданием вокзала, на крышу вахты-домика, где ярко светилось окошко и сидела баба, открывающая ворота…
На крыше аэровокзала
— Так, ребята, внимание! — негромко проговорил Гонтарь. — Что-то сейчас будет. Боря, ножки на педали. И главное, не мандражить, все будет о'кей!
С той стороны ворот мягко подкатила какая-то служебная аэропортовская машина, посигналила, ворота с противным металлическим визгом поползли в сторону. Едва машина миновала ворота, Боб резко надавил на газ, «Волга» взревела, бросилась зверем вперед, зацепив-таки бампером поползшую уже назад воротину. Выскочила из будки женщина, что-то закричала, замахала руками, но пусть себе кричит — впереди чистая бетонка, ровной шеренгой стоящие самолеты.
— Вон к тому, Борис! — Гонтарь тыкал перед собой пальцем. — Посадка идет, видишь?
— Вижу, Михал Борисыч, вижу, — с ленцой даже, нехотя отозвался Басалаев. — Вы пушечки приготовьте, палить придется. Так нас в аэроплан не пустят.
Боб с матом крутнул баранкой, чуть было не налетев на кативший без огней электрокар, мчался теперь напрямик по полю, с зажженными фарами, выжимал из «Волги» всю ее стосильную мощь.
— Олежек!… — хрипел Гонтарь. — Автомат для Бориса, живее! Ну что ты там чухаешься… твою мать!
— Да вот сумка… Сейчас, Михаил Борисович, секунду. — И действительно, через секунду лежал на сиденье еще один автомат Калашникова.
На путь к самолету им понадобилось минуты полторы, не больше. Пассажиры, цепочкой поднимающиеся на борт самолета, стали оглядываться: что это за машина с горящими фарами мчит прямо к самолету?… А в следующее мгновение из машины выскочили трое вооруженных людей: у Басалаева и Фриновского болтались на шее автоматы, в руке Гонтаря матово посверкивал еще и пистолет.
— Чего хулиганите, пассажиры? — строго прикрикнула бортпроводница, стоявшая на ступеньках трапа, загораживая дорогу Гонтарю, но тот оттолкнул ее плечом, а Боб злобно выкрикнул: «Заткнись, стерва!» — и выпустил вверх короткую, оглушившую всех очередь.
Трое вихрем ворвались в салон самолета, зрачки автоматов нацелились в онемевших пассажиров.
— Всем сидеть! — крикнул Гонтарь. — Стреляем без предупреждения. Олежек, охраняй двери, никого не выпускать! Боря, за мной, к летчикам.
В переднем салопе из членов экипажа был только бортинженер, поднявшийся на борт раньше других. Увидев вооруженных людей, он бросился в пилотскую кабину, попытался было захлопнуть дверь, но не успел — Гонтарь подставил ногу.
— Ты у меня потише, герой! — зычно крикнул он. — Орден тебе за нас все равно не дадут, не надейся, а мешать будешь — убьем. Садись-ка к рации, говори.