Золотая печать

Шем Айдын

– А барашка чтобы кяфиры съели?
– нахмурился Фуат.
– Когда в первый раз выселяли, три овцы у меня забрали, заплатили за каждую по цене петуха, сволочи. А эти две, оказывается, накануне выселения перелезли во двор к соседу греку, представляешь?

– Надо же! – удивился Камилл. – Как во время, будто бы предумышленно.

– Сенинъ кысметинъ экен – тебе, значит, этот барашек предназначен был, - засмеялся Фуат, начав разделывать тушу.
– Ничего, Аллах нам всегда дает, чем гостей встречать!

Баранья

туша была большая, в меру жирная, аппетитная.

Камилл вышел за ворота прогуляться перед завтраком, который готовила Хафизе. Переулками, обсаженными плодовыми деревьями, он прошел в сторону видневшихся в просвете домов невысоких гор и остановился, дойдя до большой поляны. Он спустился по крутой тропинке к краю поляны, постоял под старыми деревьями крымского миндаля, разглядывая горы, начинающиеся на противоположной стороне, сразу за полосой деревьев и кустарников, под которыми угадывалось русло речки, и раздумывал над происходящими в Крыму событиями.

Не мог взять в толк Камилл, московский житель, как это смеют представители власти в считающей себя цивилизованной стране ворваться в законно купленный и нотариально оформленный дом, увести скот, забрать вещи, людей вывезти и высадить в чистом поле за пределами Полуострова. Впрочем, власть советская везде себя проявляет достойно. Как над евреями в Москве издеваются! Вон Марк подал заявление на выезд в Израиль, так еще неизвестно, получит ли он разрешение на этот выезд, а его, доктора наук, опытнейшего специалиста не переизбрали на должность, изгнали из института. И сколько таких случаев по Москве!

Безобразия по всей стране, ни с кем власти не считаются, но более всего измываются над крымскими татарами!

И еще одно обстоятельство всегда вызывало недоумение у наивных крымских татар - люди, здешние люди! Так называемые простые люди, отдаленные от властей, почему они-то не сочувствуют несчастным репатриантам? Ведь тоже нелегко живут… Впрочем, чего удивляться: с одной стороны многолетняя пропаганда, а потом - ведь живут они в татарских домах, пользуются татарским имуществом! Слаб человек, который не имеет Бога в душе…

Камилл вернулся в дом, в семью, счастливую своим, пусть и непрочным, бытием на родине.

– Вечером будут гости, - радовался Фуат.
– Тут у нас один прописанный татарин есть, Февзи, твоих лет мужчина. Он в Старый Крым из Ленинграда приехал, здесь на раскопках работал. Потом его уволили, но он успел купить дом недалеко от города. В прошлом году женился, а сейчас у них уже сынишка. Сосед мой зайдет, Ремзи, он утром мне помог с барашком справиться. Тоже без прописки живет с прошлогодней осени. И еще один человек придет из Кировского, товарищ Петров, и он, конечно, прописан.

– Как Кировское по настоящему называется? – спросил Камилл.

– Это бывший Ислам-Терек, -

ответил Фуат, и добавил. – И в будущем тоже Ислам-Терек.

– Безусловно, - улыбнулся Камилл. Все татары знали, что так оно и будет, что иначе быть не может.

Когда к вечеру приехал Февзи, Камилл не распознал в нем сотоварища своего отца по ишимбайскому лагерю, хотя что-то знакомое в облике пришедшего он сразу заметил – в Москве у него были лагерные фотографии отца.

Пришел вскоре Ремзи с женой Мерьем и с двумя мальчишками, которые поздоровавшись с гостем из Москвы сразу же убежали на улицу, где их ждали приятели из русских дворов.

– Видишь? – Ремзи показал, улыбаясь, на опечатанный и обклеенный дом.

– Да, - грустно отозвался Камилл, у которого при напоминании об этих унижениях начинало колотиться сердце.

Наконец пришел вместе с супругой еще один человек приблизительно того же возраста, что и Камилл, и его приход все встретили веселыми возгласами:

– О! Сам товарищ Петров пришел!

Петров так Петров, что, москвич петровых, что ли, не видел? Но когда подначивания Петрова стали уже прискучивать, Камилл спросил:

– А что это вы все к товарищу Петрову пристаете?
– ответом на этот вопрос был общий радостный хохот - отреагировал, наконец, московский гость.

– А ты знаешь, что товарищ Петров по национальности татарин?
– смеясь спросил Фуат.

Камилл пожал плечами и пригляделся к этому человеку. По виду похож на татарина из ногайской семьи. Ну и что, среди русских встречаются такие монголоиды, что сам Чойбалсан позавидует!

– Ну и что?
– спросил Камилл, чувствуя, что общество ждет его реакции.

Объяснить ситуацию взялся Ремзи.

– Николай Николаевич Петров - это Нузет Пашаев, - сообщил он.
– Ему в детдоме дали эту русскую фамилию. Вся родня его умерла, а Нузет, хитрый парень, чтобы вырваться из Азии, когда подрастет, решил назваться русским, понятно?

– Чего же тут не понять, - засмеялся Камилл и обратился уже к Нузету: - Что же ты в Рязань не поехал?

– А в Рязань я и под своей татарской фамилией мог бы поехать, - под общий смех ответил Нузет.
– Я взял русскую фамилию, чтобы в Крым приехать и жену-татарку сюда привезти!

– Теперь, когда каждого из нас могут в любой момент вывезти из Крыма, мы свои сбережения у него храним - это надежнее, чем в сберкассе, - сказал Ремзи.

– Еще один прописанный у нас есть, - заметил Фуат.
– Это Февзи-эфенди. Тоже наша опора здесь, во вражеском окружении, но не такая крепкая, потому что крымский татарин, а не «русский человек» товарищ Петров.

Февзи улыбнулся, но не стал сейчас рассказывать гостю, что по паспорту он, родившийся, якобы, в Ленинграде татарин.